Вот вы все куда-то зовете, читаете морали, величественно игнорируете, горячо поддерживаете. А нет, скажите, между нами всеснедающей зависти и злобы к ближнему, желания попользоваться (если безнаказанно) чужим, властолюбия, чинолюбия?
Герр тайный советник, как легко в гостиной, в журчанье светской болтовни, морщить знаменитый нос по поводу людей, просто гораздо более откровенных и последовательных. Где ваш Штурм унд Дранг — только в ваших ходульных, бесконечных и вечно недописанных сочинениях?
Как министр вы допускаете и будете допускать, официально одобряя, в вашем веймарском приюте муз мои пьесы. За двадцать лет каждая пятая — моя! А господина гофрата Окена, исповедующего, но только открыто и последовательно, ваши же научные взгляды, вы уже десять лет медленно и пристойно, но неуклонно душите, вынуждая искать себе другого места по всей Германии, Австрии и в кантонах. Говорят, дело о научном первенстве — господин Окен не любит ставить перед своими трудами чьи-то имена, хотя бы это и был Гёте.
А может быть, тут иное кроется? Преследуя Окена, министр преследует натуралиста, того Мефистофеля в себе, что толкает его самого к непохвальным идеям в науке.
Уж не обессудьте, если что напутал в ваших научных сварах… Впрочем, ведь и вы неспециалист. Мое отношение ко всей современной науке вы, должно быть, знаете. Единственно бесспорное, что вынесли эти поколения мудрецов, что ничего-то они не знают. Мечты, фантазии — и никакой пользы. А вот вреда от этих воспарений, от ваших шалостей ума… Вот и ваша идея развития (помнится, Кант сказал о ней — рискованная авантюра разума) не слишком гармонирует с идеологией сохранения существующего, хотя бы с помощью «разума и света».
Не так ли?
Преследуя — и справедливо — этот журнал… «Изис», не преследуете ли вы те высокие чувства, что будто бы отличают вас от меня? Вам становится неловко, когда эти высокие чувства выволакиваются на суд читателя. Они опошляются? Это выглядит бестактно? А в лощеных гостиных, куда вы меня не пускаете, — там это все звучит, конечно, респектабельней?!
А знаете, что вы сделаете, руководясь своими высокими чувствами? Вы закроете этот разнузданный листок, вступившись за меня. Ведь он открыто высказывает обо мне и о моем коллеге Стурдзе, прямо и честно с самого начала ставшем на сторону порядка, то, что вы позволяете себе брюзжать лишь в узком кругу приближенных. А порядок в наши дни — это… Может быть, наука? Философия? Нет! Это — император с его — да! — крепостным правом и — к чему лукавить! — его надежная армия.
Вот почему 4 сентября 1816 года я покорнейше написал графу Нессельроде, что прошу их с государем положиться на меня как на надзирателя за германскими университетами и литературным вольномыслием.
«Ни государь, ни министр, — всеподданнейше писал я, — при всем их трудолюбии, не в состоянии прочесть всего, что им нужно было бы знать, а потому мне думается, что человек, который взял бы на себя труд представить ежемесячные отчеты о новых идеях, несомненно, принесет пользу государству».
Вот вы бы здесь опять поморщились… Думаю, что государь тоже поморщился. Ведь и Александр не чужд «высоких чувств» и любит о них поговорить с приличными людьми вроде вас, господин тайный советник.
Но он человек дела. Он хорошо понимает, что чувства чувствами, а реальность, жизнь берет свое… И в ответе графа Нессельроде я нашел не только понимание моих «низких чувств», но и строгие разумные наставления о регламенте моей новой конфиденциальной работы. И даже заботы о всем направлении моей прочей литературной деятельности.
«Возникшие между Вами и министерством отношения обязывают Вас проявлять особенную осторожность и в тех сочинениях, которые Вы будете впредь издавать. Государь желает (видите, как, без церемоний, прямо как со своим человеком), чтобы эти сочинения были всегда согласны с его принципами и чтобы в упомянутых выше работах (моих ежемесячных бюллетенях о состоянии умов!) Вы также не уклонялись от его взглядов».
Таким образом, герр тайный советник, я не просто доноситель, как вы, вероятно, изволите обо мне отзываться. Я уполномоченный литературный выразитель той политики сохранения, политики неразвития, которая и вам, как министру, должна быть по душе. Поверьте, все будет сделано с толком, в лучших литературных традициях, что и Санкт-Петербургу удобно.
Как пишет Нессельроде:
«Усвоив принципы, которые Государь хотел бы распространить, вы сумеете их выдвинуть при первом удобном случае, как бы ненароком».