Понятно, как такой генерал смотрел на реабилитированного полковника, и в 1829 году последний вынужден подать в отставку.
Отметим дату: четвертый год правления Николая I, идет популярная война с турками в защиту греков, работает «Тайный комитет» (образованный 6 декабря 1826 года), о котором, впрочем, все знают по формуле знаменитой госпожи де Сталь: «В России все тайна и ничего не секрет». Комитет разрабатывает различные реформы, и даже многие непробиваемые скептики склонны преувеличивать размеры и скорость грядущих преобразований.
Именно в это время Пушкин еще полон надежд на «славу и добро» и «глядит вперед без боязни».
Предвидеть резкое торможение реформ после революций 1830–1831 годов, предсказать «заморозки» 1830-х и лютые николаевские морозы 1840–1850-х годов способны были немногие. Эпоха обманывала, люди обманывались; а многие хотели обмануться — «обманываться рады».
Если из головы 37-летнего полковника еще не выветрились либеральные речи и мечтания, то все равно он, как и большинство сослуживцев, наверняка считает, что наступило «неплохое» время для службы России и себе и что грустно быть не у дел. Родственники Дубельта вспоминали, что «бездеятельная жизнь вскоре показалась ему невыносимой». К тому же, по-видимому, и семейные финансы потребовали подкрепления постоянной службой. В поисках новой фортуны Дубельт в 1830 году оказывается в столице, и тут от графа Бенкендорфа (очевидно, через приятеля Дубельтов — Львова) поступает предложение — из отставного полковника превратиться в полковника жандармов: имеется должность жандармского штаб-офицера в Твери, т. е. нужно там представлять III отделение собственной его императорского величества канцелярии, благо в Тверской губернии находится Рыскино и другие деревни Дубельтов.
В 1888 году потомки опубликовали кое-какую семейную переписку, относящуюся к тому решающему моменту в биографии Леонтия Васильевича. Он сообщил жене в тверскую деревню о неожиданной вакансии. Анна Николаевна, воспитывавшаяся среди людей, говоривших о жандарме презрительно или, в лучшем случае, пренебрежительно, была сперва не в восторге от новостей и написала мужу: «Не будь жандармом!»
Леонтий Васильевич отвечал неожиданно:
«Ежели я, вступая в корпус жандармов, сделаюсь доносчиком, наушником, тогда доброе мое имя будет, конечно, запятнано. Но ежели, напротив, я, не мешаясь в дела, относящиеся до внутренней полиции, буду опорой бедных, защитою несчастных; ежели я, действуя открыто, буду заставлять отдавать справедливость угнетенным, буду наблюдать, чтобы в местах судебных давали тяжебным делам прямое и справедливое направление, — тогда чем назовешь ты меня? Не буду ли я тогда достоин уважения, не будет ли место мое самым отличным, самым благородным? Так, мой друг, вот цель, с которою я вступаю в корпус жандармов: от этой цели ничто не совратит меня, и я, согласясь вступить в корпус жандармов, просил Львова, чтобы он предупредил Бенкендорфа не делать обо мне представление, ежели обязанности неблагородные будут лежать на мне, что я не согласен вступить во вверенный ему корпус, ежели мне будут давать поручения, о которых доброму и честному человеку и подумать страшно…»
В этих строках легко заметить старые, декабристских времен, фразы о высокой цели («…опора бедных…», «…справедливость угнетенным», «прямое и справедливое направление в местах судебных…»). Но откуда эта система мыслей? Желание воздействовать на благородные чувства жены? Собственная оригинальная философия?.. Совсем нет. Второе лицо империи граф Бенкендорф искал людей для своего ведомства. Настоящая, полная история III отделения еще не написана, отчего мы и не знаем многих важных обстоятельств. Однако даже опубликованные материалы (в книгах Шильдера, Лемке и др.) ясно показывают, что план Бенкендорфа насчет создания «Высшей полиции» был не просто «план-скуловорот», но содержал плоды немалых и неглупых наблюдений-рассуждений.