Несомненно, Достоевский не мог не знать, живя в Семипалатинске, что происходит в Капале или в том же Верном. Это все рядом и связано служебными отношениями. А впоследствии в Петербурге он сблизился с В. В. Григорьевым — вот уж кто разбирался в русско-азиатских делах. «Россия и Азия» — так называется сборник статей, изданных Григорьевым в 1876 году.
В записную книжку Достоевский занес такую важную для него мысль: «Россия, положим, в Европе, а главное — в Азии. В Азию! В Азию!» Два раза повторил, и с восклицательными знаками. И в последнем выпуске «Дневника писателя» за январь 1881 года он обратился к русскому читателю с таким призывом: «Миссия, миссия наша цивилизаторская в Азии подкупит наш дух к увлечет нас туда, только бы началось движение. Постройте только две железные дороги, начните с того — одну в Сибирь, а другую в Среднюю Азию, и увидите тотчас последствия».
Достоевский, очевидно, знал, что в ноябре 1880 года было принято окончательное решение о строительстве железной дороги в Ташкент.
О МАКСИМЕ МАКСИМЫЧЕ
До поры до времени и сам не подозреваешь, сколько тебе известно о русской армии прошлого века, о нравах и обычаях военной среды, о тонкостях службы и способах убить свободное время.
И все это не выучено, а словно бы приходилось вживе видеть с самых ранних лет и запало в память с той яркостью непосредственных впечатлений, с какой человеком познается окружающий его мир.
И Петербургские тонные гвардейцы, и житье-бытье полков, расквартированных в русской провинции, и Отечественная война 1812 года, и оборона Севастополя, и покорение Кавказа… Если бы перенестись с помощью машины времени в прошлый век, право бы, мы не сплоховали, знаем, как войти, как сесть, о чем говорить, знаем по Пушкину, Гоголю, Лермонтову, Толстому, Марлинскому, по Чехову и Куприну, по Игнатьеву, наконец, — и потому страдаем, когда в кино что-то не так, когда гусары хиппуют, а кавалергарды едят с ножа.
И ярче всего мы, русские читатели, помним житье-бытье русской армии в эпоху покорения Кавказа, тамошние крепости, казачьи станицы и горные аулы, набеги немирных горцев, отдых на водах, карточный азарт в офицерской палатке, условия дуэлей, обычаи старых служак и предрассудки, понятия о чести и достоинстве, о том, что можно и чего нельзя, отношение русского человека к людям иной веры, их обычаю… А какие грани русского характера открыла на Кавказе отечественная словесность! Взять хотя бы Максима Максимыча, человека, достойного уважения, как его рекомендует автор «Героя нашего времени».
Ротный командир, штабс-капитан — простодушный добряк, не шибко образован, но сколько в нем природного ума! — считает горцев дикарями и головорезами, что не мешает ему уважать их обычаи и законы. И язык их он знает — вспомните, ведь Максим Максимыч подслушал разговор Казбича с Азаматом, а они же не по-русски шептались.
Сколько таких Максимов Максимычей служило и на Кавказе, и в иных краях — подальше от штабов, от высокого начальства, поближе к трудам и опасностям! Максимы Максимычи — боевые офицеры, с передовой линии. Как и Миронов из «Капитанской дочки», с которым сравнивают Максима Максимыча литературоведы. Белогорская, где Миронов был комендантом, — это уже ближе к моим местам, к Семипалатинску, она стоит в казахской степи, в сорока верстах от Оренбурга.