Тяготение к общеславянским и древнерусским истокам в те годы у Хлебникова сопровождалось и обращением к мифологическому «домирному», «довещному» времени. Оттого естественно в таких стихах и появление славянских мифологических существ (таких, как Мокошь — женское божество пантеона Киевской Руси, долго сохранявшееся в бабьих поверьях русского Севера) и языческих праздников, например русалий:
В заглавии использовано новообразование от играть — игралие (вместо более обычного в древнерусских церковнославянских текстах игралище с южнославянским суффиксом ище), построенное по образцу употребленного в тексте стихотворения названия языческого праздника русалие (более обычно множественное число: русалии, упомянутое в начале стихотворения) от того же корня, что и русал-ка. В стихотворении поэт как бы говорит от имени видязя — того, кто видит видения и вместе с тем напоминает витязя. Видения его поначалу безлики, но в них в яви воплощается его пространство веры (вер-ошь, как пустошь от пустой). Сложное слово узывностынь один из современных исследователей языковых новообразований Хлебникова, автор книги о них Роналд Вруун, сравнил с иероглифом по тому, насколько это слово емко по своему значению; для его истолкования требуется длинная фраза, что-то вроде — «видимое проявление того, что побуждает уйти на зов прочь». Русалии становятся зримыми: они происходят в голубом пространстве (в русалиях яви голубоши: голуб-ошь как вер-ошь, пуст-ошь), что соответствует и образу хлябей, дважды повторяющихся в стихотворении. Ряд характеризующих женскую (оттого соотносимую с русалиями) богиню Мокошь (от корня мок-р-ый, что опять заставляет вспомнить те же хляби) прилагательных начинается двумя вполне обычными: без-мерной, бес-ценной, и продолжается новыми словами с той же приставкой бес, изобретенными поэтом: бес-пленной, бес-тешной; этот ряд начат словом без-ликих в первой строчке стихотворения. Строение всего этого текста определяется повторением нескольких суффиксов и префиксов: с самого начала начинается ряд родительных падежей имен существительных женского рода на ошь: вер-о́ши, голуб-о́ши, Мок-о́ши. Вместе с тем русалии перекликаются со словом Русь в конце стихотворения.
По мере того как я сам в последние десятилетия погружался в изучение славянского и русского язычества, мне все яснее становилось, насколько верно Хлебников выбирал те именно его черты, которые и до сих пор привлекают внимание. Из разных божеств, включенных великим князем Киева Владимиром в его пантеон, Хлебников выбрал Мокошь — богиню, которой долго продолжали молиться «бабы богомерзкие», у кого сохранилось двоеверие (соединение христианства с прежней религией). Еще и в прошлом веке на Украине продолжали петь мифологические песни, упоминавшие Мокошь. А на севере Руси ее вспоминают и теперь, хотя и под разными именами.
12
В этот ранний период сочинения стихов Хлебников обращен к доистории, к предыстории, ко всему, что обозначается приставками до, пра: доисторический, праязыковый. Сами суффиксы, с которыми он экспериментирует, ведут его к пониманию слов как обозначений языческих божеств. Время — главный герой всех его сочинений (но и не только его; Эйзенштейн как-то назвал время «центральным персонажем двадцатого столетия») — в стихах этого периода оказывается «жницей Времиней». В ее имени угадывается тот же суффикс, что и в древнерусском названии языческих мифологических существ Берег-ыни. Такими же существами становятся и облака, когда Хлебников их называет Облакини.