Не забудем заметного участника этой эпохи географических и функциональных открытий — замечательного исследователя Бехтерева. Столь велики были в этой области его достижения, что один его немецкий коллега сказал: «Знают прекрасно устройство мозга только двое: бог и Бехтерев». Это было признанием скорее заслуг Бехтерева.
Но вот совсем недавно весьма авторитетный специалист утверждал: «Переломный момент в развитии физиологии мозга человека наступил во второй половине настоящего столетия». (Я пока сознательно не называю имени автора.) Что же произошло?
Было не только сделано множество новых открытий в области функционального назначения разных областей и структур мозга, но — что самое главное, быть может, в любой науке — появились новые методы его исследования. В целях излечения (оказавшегося возможным на животных) были введены в живой мозг электроды. Биотоки мозга стали записываться теперь не только с поверхности черепа, но и прямо из различных отделов мозга. Классические работы физиолога Олдса по открытию центров удовольствия и раздражения послужили основой множества новых исследований и новых гипотез. Врач и физиолог Сперри (опять-таки с целью излечения хронических больных-эпилептиков) разделил, рассек правое и левое полушария мозга — выяснилось, что они значительно различаются по своим функциям. Были открыты не известные ранее фазы сна — сон оказался сложнейшей активной деятельностью мозга, а не состоянием расслабленного отдыха. Новыми идеями одарила физиологию кибернетика. Самая методика познания мозга стала несравненно совершенней, обогатившись всем, что принесло ей развитие электронной техники и появление вычислительных машин. Инженеры, математики и физики пришли в лаборатории физиологов.
Вот почему вполне справедливо констатировала переломный момент в познании мозга ленинградский физиолог академик Бехтерева — внучка петербургского академика Бехтерева. Самое сравнение их лабораторий — интереснейшая, должно быть, иллюстрация к теме научного прогресса и научной эстафеты поколений. Аппаратура изощренной сегодняшней техники, мышление физиков и аналитические возможности математиков — безусловный залог движения в познании мозга.
К сожалению, в психологии и сегодня ощущается отсутствие точных критериев и строгих методов.
Отсюда и накаленная возбужденность споров во всех ее областях, особенно вокруг стержневой проблемы всей психологии — проблемы личности. Именно поэтому я не привожу ни одного научного определения слова «личность», ибо, приведя его, вступил бы в самоубийственный контакт с авторами других (нескольких десятков) определений.
Такая множественность отражает не столько хитроумие исследователей, сколько неописуемую сложность проблемы. Даже физики давным-давно уже говорят о тонкости взаимоотношений частиц в микромире — тонкости, на которую влияет наличие исследовательской аппаратуры. Что же тут говорить о тонкости человеческих взаимоотношений, о чуткой хрупкости внутренних состояний, о немыслимой, недоступной сложности установок, мотивов, настроений, мыслей и чувств. Все это не измеришь, не зафиксируешь даже, ибо смена естественной обстановки на лабораторную, даже легкое подозрение в наличии наблюдающего — и в человеке все разительно изменяется. А выключенное из системы естественного существования любое явление психики теряет для своего обладателя ту высокую значимость, без которой оно становится малоценной имитацией.
Пресловутая застенчивая мимоза, свертывающаяся от прикосновения, — безразличная скала по сравнению с личностью, прячущей свои глубинные черты и проявления — не от взгляда даже, а от смутного ощущения, предчувствия взгляда. Даже от своего собственного. Начиная анализировать свои переживания, человек перестает их ощущать это уже давно известно. Более того: человек не только прячет, а меняет свои черты. Более того: большинство из них сам достоверно не осознает и подменяет, путает, сочиняет.
Неисчислимое количество экспериментов самого различного толка убедительно показывает, как искренне неспособен человек правильно осознать и оценить истинные пружины своих действий, поступков, ощущений.
Испытуемым, например, вводят небольшие дозы возбуждающего средства. Те, кто знают, что́ именно им ввели, описывают свое состояние объективно: частит сердце, слегка дрожат руки, усиленное выделение пота. А эмоции? Нет, отвечают они, никаких особенных переживаний нет. А в соседней комнате такая же группа получила такую же дозу препарата, но специально подсаженный туда актер спровоцировал спор и ссору. Спрошенные здесь, испытуемые говорят о гневе, тревоге, агрессивности. В третьей комнате — ликование, смех, веселье. Источник взбудораженности — один и тот же, но объясняют его все по-своему.