Герфегест выбросил из головы свои «подозрения» относительно Харманы и Элая. Пусть себе задыхаются в потных танцах экстаза, пусть плодят выблядков. Ему не до них.
Теперь Герфегеста заботило только одно: вернуть меч ножнам не раньше, чем последний из Пелнов, вероломно поправших законы гостеприимства, отдаст свою душу непроглядной, свинцовой Синеве Алустрала.
Да, были еще глупейшие из глупых – Орнумхониоры. Этих тоже ждала смерть. Уделом других Домов станет позор: император Торвент не преминет выразить им свое презрение. И только верных Лорчей он, Герфегест, желает видеть завтра рядом с собой. Только Лорчей.
В тот день Хармана не изменила Герфегесту лишь в одном. Как в старые времена («да отсохнет язык, повернувшийся назвать их „добрыми“!» – подумал Герфегест) она сражалась плечом к плечу со своим мужем.
Пелнам некуда было бежать – они добровольно обрекли себя быть запертыми в тесном коридоре, ставшем склепом для многих Гамелинов. Теперь этот коридор был закупорен с двух сторон, а из дверей пиршественного зала наседали Сильнейшие Гамелинов и Лорчей.
Когда в пиршественном зале наконец поняли, что снаружи идет подмога, когда боевой клич «Лед и Сталь!» потряс стены Наг-Нараона не хуже магии Лона Игольчатой Башни, Ганантахониоры, Эльм-Оры и Хевры сообразили, что пора сделать правильный выбор.
Молот был быстр и тяжел, наковальня – крепка и беспощадна.
Орнумхониоры, потеряв с десяток своих, пораженных в спину клинками прежних безучастных наблюдателей, почли за лучшее немедленно сдаться на милость победителей.
Пелны тоже не продержались долго. К немалому удивлению Герфегеста, спустя пять варанских колоколов, молодой Сильнейший Аввен, что оставался в отряде Пелнов за старшего, отшвырнул свой клинок и низко поклонился Герфегесту.
Последовав примеру старшего, сложили оружие и остальные Пелны.
«Странно, – не веря своим глазам, подумал Герфегест, едва успевший остановить свой клинок в двух ладонях от сердца израненного Пелна, – очень странно. Чтобы Пелны сдались бесчестным Гамелинам и предпочли позор красивой смерти? Не иначе как красивая смерть ноне упала в цене…»
26
«Неужели все кончено?» – спрашивал себя Герфегест.
Сжимая в руке чадный факел, он спускался к Лону Игольчатой Башни. За ним следовали невозмутимая Хармана, подпоясанная мечом, вооруженный пикой Элай, который, с военной точки зрения, конечно, не стоил и мизинца своего отца, но зато был юношей вежливым и послушным, и двое молодых воинов.
Коридор. Два трупа – Сильнейшие Дома Пелнов. Герфегест помнил даже их имена – . Цуддамн и Салаав.
«А были, вроде, свойские мужики – брататься все время лезли… На позапрошлых Игрищах Альбатросов еще хохотал над быличками, что рассказывал про свое путешествие в Харрену Салаав… Что посулил им Тай-Кевр? Чем склонил их к самоубийственному мятежу? Впрочем, вот и сам Тай-Кевр. Жаль у него теперь не спросишь…»
Герфегест присел на корточки возле доспехов Тай-Кевра. Их невозможно было спутать с чужими. Ибо одностишие, выгравированное узорчатыми письменами на прекрасной стали нагрудника, гласило: «Отмщенье стоит смерти, сын Шаль-Кевра!»
– Наверное, он должен быть счастлив, – задумчиво сказал Элай, присаживаясь рядом с Герфегестом. – Он отомстил и он погиб.
Герфегест не нашел, что ответить Элаю. В его сердце не было и капли сострадания к Тай-Кевру.
Они двинулись дальше.
Зияющая пасть пролома в стене. И еще одна внушительная дыра – в дверной плите, отягощенной древними заклятиями.
Десять лет назад Герфегест и Хармана тоже отпирали эту дверь. Но для этого им потребовались клинки Стагевда и Истинное Наречие Хуммера. А вот существо, которое недавно проникло в Лоно Игольчатой Башни, обошлось без клинков Стагевда. Ему достало собственной недюжинной силы.
– Оставайтесь здесь, – бросил Герфегест своим спутникам.
Сам он прошел вперед и оказался внутри Лона.
– Ай да сыть Хуммерова!
Вся южная стена комнаты была загажена вязкими белесыми потеками, оплетена слизистыми нитями, засижена темно-бурыми кляксами, имевшими цвет растертой в кашицу черники.
«Отнюдь не человеческое семя. Отнюдь не человеческая кровь.»
– Хармана, ты мне нужна, – позвал Герфегест, не поворачивая головы, и, когда, Хармана подошла, спросил вполголоса: – Что ты думаешь по поводу этого?
Хармана наклонилась, поддела кинжалом потек загустевшей белесой жидкости и осторожно понюхала его.
– Дерьмо, – констатировала она со свойственной себе прямотой. – Это не семя человека. И не семя зверя. Это соки растения.