Когда умеренность не срабатывала, в ход шла дубинка. Большинство участников демонстрации 1975 года, о которой рассказал Путин, отделались предупреждениями, но два поэта, считавшиеся зачинщиками, были приговорены к трудовым лагерям. Тем не менее, там, где это было возможно, ленинградский КГБ предпочитал "профилактические методы", используя сочетание преследования, запугивания и социального давления, чтобы удержать инакомыслие в допустимых, по его мнению, рамках. Историк Лев Лурье, сам участник контркультуры 1970-х годов, писал, что если люди соблюдали определенные правила - имели работу (т.е. не тунеядствовали), не участвовали открыто в политике или незаконной экономической деятельности, не употребляли наркотики, - то им предоставлялась значительная культурная свобода.
В то время это казалось разумной политикой. Но в дальнейшем она оказалась ошибочным компромиссом. Неуклонная эрозия тоталитарного режима, начавшаяся после смерти Сталина и ускорившаяся при его преемниках, через 15 лет завершилась крахом системы.
Если впоследствии Путин счел целесообразным отрицать, что когда-либо работал в Пятом управлении, то нет никаких оснований считать, что в то время он испытывал по этому поводу сомнения. Напротив, он подчеркивал, что в целом он и его коллеги по КГБ действовали строго в рамках закона, что то, что они делали, обычно "не было... таким грубым", и что в такой стране, как Советский Союз, определенная дисциплина, хотя, возможно, и достойная сожаления, была необходима.
Кровавое прошлое КГБ его также не очень беспокоило. Честно говоря, я вообще об этом не думал. Ни капельки, - говорил он позже. Я был чистым и абсолютно успешным продуктом советского патриотического воспитания... Я знал о культе личности Сталина... Я не был совсем наивным. [Но насколько глубок был этот культ личности? Насколько он был серьезен? Мы с друзьями об этом не задумывались. Его бывший однокурсник Виктор Борисенко придерживался аналогичной точки зрения. "Мы думали: "Да, были ошибки, и это плохо. Но ошибки бывают, и они исправляются". Только с приходом Горбачева в середине 1980-х годов Борисенко начал понимать больше. Путин и тогда не хотел признавать чудовищность сталинских преступлений.
Владимир Агартанов вспоминал, как уже после прихода Горбачева к власти в сибирском городе Минусинске, где проживала большая китайская община, во время "ежовщины" 1937-1938 гг. произошел с ним разговор об одном случае. Местный начальник НКВД получил по телеграфу указание ликвидировать 400 китайских шпионов. Приказ был настолько необычным, что он отправился в краевую столицу Красноярск за разъяснениями. Его заместитель опередил его телеграммой, обвинив в попытке защитить иностранных агентов. По прибытии он был арестован и расстрелян. Заместителя повысили в должности, а 400 китайцев подверглись произвольной облаве и были расстреляны. Через несколько месяцев был расстрелян и вновь назначенный заместитель. Агартанов, который сам служил в бюро КГБ в Красноярске, сказал, что эту историю ему рассказали старожилы, которые были младшими сотрудниками НКВД в момент этих событий. Путин наотрез отказался ему верить. Когда Агартанов стал настаивать, указывая на то, что в то время НКВД выдавал квоты на расстрел в самые разные населенные пункты, Путин не поверил и этому. Это сказка - не может быть правдой, сказал он.
Его реакция была тем более интригующей, что он прекрасно знал, что при Сталине "врагов народа" расстреливали.
На прикроватной тумбочке на даче в Тосно хранился портрет Яна Берзина, возглавлявшего военную разведку в 1924-1935 гг. и в 1937 г. Берзин был старым большевиком, вступившим в партию в 1905 г., участвовал в Октябрьской революции, работал с основателем ЧК Феликсом Дзержинским, был главным советским военным советником республиканцев в гражданской войне в Испании. В конце 1920-х годов он в обстановке строжайшей секретности создал партизанские школы, где офицеры и бойцы учились вести разведку и диверсии в тылу врага.