В интервью Путин настойчиво утверждал, что все это неправда. По его словам, он всегда работал в "элитной" службе внешней разведки КГБ и не имел "никакого отношения к внутриполитическим проблемам", в которых, как он сказал: "Час Пик", КГБ вел себя "чудовищно". В студенческие годы он также никогда не выступал в роли информатора. Что касается "крота", то "как КГБ мог прикрепить меня [к Собчаку], если я уже уволился?" По его словам, после возвращения из Германии он перешел в активный резерв, а не продолжал работать в КГБ, потому что хотел написать диссертацию по праву международной торговли.
Первый ответ был ложью: он несколько лет проработал в Пятом департаменте. Второй ответ мог быть правдой, а мог и не быть: сведения о его пребывании в качестве студента разнились. Третий ответ был обманом: он согласился работать на Собчака в июне 1990 года, за год до своей мнимой отставки, а не после нее. 6 Последнее утверждение, о подготовке диссертации, было тропом, который Путин часто использовал, чтобы скрыть свои истинные намерения. Так он поступил и после отъезда из Дрездена, сказав коллегам, что, возможно, ему придется искать работу таксиста. Диссертация была способом объяснить свое присутствие в университете, чтобы никто не подумал, что он был послан туда для проникновения в демократическое движение.
Можно возразить, что это детали, которые лишь подтверждают, что в начале работы Путина в мэрии среди политической элиты города было много разговоров о его прошлом в КГБ, а также предположений о том, что через него спецслужбы могут манипулировать Собчаком. Как сказал Час Пик: "Если Путина нет, мэр как будто лишается правой руки... Без Путина он не принимает ни одного решения". Это было преувеличением. Но так считали многие демократы.
Однако десять лет спустя точно так же, как он изменил свою историю знакомства с Собчаком, он совершенно иначе рассказал о своем уходе из КГБ. Теперь он уже не утверждал, что уволился в июне 1991 года. Напротив, теперь он говорил, что на момент путча в августе того же года он все еще оставался действующим сотрудником КГБ, поскольку его прежнее письмо - то, которое, как он сказал Частику, было уже "подписано и скреплено печатью", - на самом деле "где-то заглохло". Кто-то, где-то, видимо, просто не мог принять решение". Поэтому 20 августа, в тот же день, когда он прилетел из Калининграда, он написал второе заявление об отставке и, чтобы убедиться, что на этот раз оно будет принято, Собчак лично позвонил председателю КГБ Владимиру Крючкову. Крючков, по словам Путина, обязательно переговорил с Ленинградским областным управлением, и "на следующий день мне сообщили, что моя отставка принята".
Трудно найти в этой надуманной истории хоть одно слово, которое даже при самом смелом воображении могло бы оказаться правдой.
Бюрократия КГБ, каковы бы ни были ее другие недостатки, не теряла заявлений об уходе. Столь же неправдоподобно утверждение, что Собчак позвонил Крючкову в самый критический момент путча, когда судьба заговорщиков висела на волоске, и что Крючков успел дать указание своим подчиненным принять отставку не очень высокопоставленного офицера запаса в провинции. Крючков ненавидел Собчака, и это чувство было взаимным.
Спустя долгое время сам Путин с изяществом признал, что во все это было трудно поверить. Я был несколько удивлен, - сказал он. Зачем Собчак звонила Крючкову?". Тем не менее, он продолжал настаивать на правдивости этой истории, признав лишь, что его отставка была принята не "на следующий день", как он первоначально утверждал, а "в течение ближайших нескольких дней".
Но если Путин в августе 1991 г. знал, что его предполагаемое письмо не дошло, то почему через три месяца, в ноябре, он сообщил "Час Пик", что оно было принято? И почему он не упомянул в том интервью о своей второй попытке отставки, якобы предпринятой в самый разгар путча? История не складывается.
Не менее загадочно и то, что первоначальное заявление Путина об отставке в июне 1991 г., даже если оно не соответствует действительности, трудно опровергнуть. Зачем же ставить его под сомнение?
Заманчиво предположить, что как в свое время он переделал рассказ о том, как стал помощником Собчака, так и теперь, в этом вопросе, он почувствовал необходимость в более драматичной версии, показывающей его моральное превосходство. На это он намекнул корреспонденту "Известий" Олегу Блоцкому, написавшему его полуофициальную биографию. Моральные обязательства [перед Собчаком], - сказал он, - были важнее формальных обязательств [перед КГБ]. Это была моя главная причина ухода... Я сделал выбор в пользу своих моральных обязательств.