— Можно союз воинский с конным племенем заключить, — сказал тихо Родим, вышедший из круга за спину Темелкену. — Тогда отобьём городище. И признает Своерад нашего кмеса. Надолго ли мир будет — не знаю, но детей вырастим.
— Степнякам оружие в руки дадим? По наши же головы? — поднял голос Нетвор.
— Не к степнякам пойдём. К врагам их — склатам. Видел я их городище и стоянки, когда через степь ходил. Теснят их степняки. Жён и детей в полон берут, своим богам дарят. Бог их кровавые жертвы любит. И оружие у склатов лучше, и доспех есть конный. А степняков больше, бьют их, как и нас, волков, числом.
— Кобель ведь ты, бродячий да бестолковый! — кричал Старый.
Не принято у воев было спорить с отцом. Молчал Родим, вбок глядел. Ожидал он, что взъярится отец. Видно, опять видали сородичи Родима на росалиях с девками. Отец же ждал, что вернётся в селище сын, женится, внуки пойдут. Вон младший, Провор, двоих уже белобрысых… Хотя, если разобраться, от кого у Провора старший… Родим улыбнулся чуть, чем вызвал новый всплеск родительского негодования.
— Всё с волками в лесу! Гнёт тебя сила, так иди к новому кмесу в рать! Хоть хлеб в дом! Ратнику земли долю отрежут, одёжу справишь.
Родим скосил глаза вниз, на подол своей латаной-перелатаной льняной рубахи, вспомнил ратников кмеса, коих на одного Родима руки четыре, если только спустить да ждать, пока числом задавят или измором возьмут, нагнул к земле голову и стал молиться Маре, чтобы обнесла его смертной чашей — от братьев волков да в рать.
То ли молитва помогла, то ли стар совсем стал отец, но вскоре уже махнул он рукой на непутёвого сына и пошёл в хату. «Пригнулась совсем хата, — отметил про себя Родим, — пора подпоры менять».
Жалко отца. Ну так ему в утешение есть Провор да сестра Вася, хоть девичьих гульбищ и сторонится, так, может, не время ей ещё, а может, для одного кого зреет. Да и попробуй ею тронь, улыбнулся про себя вой. Сестру он любил, вниманием не обижал. Из леса меха редкие приносил, на серебро менял. Всё поселение знало, что Родим сестрёнку в обиду не даст.
Тяжело далась семье младшая. Разродившись в самую зимнюю стужу, мать крепилась бы до весны, но весна пришла поздняя. Не успели отпоить ею талой водой да соком берёзовым.
Маленькую крикунью Старый привязывал под рубаху сыромятной шкурой к голому телу, да так весь день и носил. Ночью же иной Родим или Провор брали дитё. Холодно тогда было дюже. Но выжила синеглазая. По другому лету уже Васей нарекли.
«И чего Старый расходился?» — думал вой, озирая по-хозяйски селище в поисках Провора. В селище не был уже Родим два пятка дён. Глядел, отмечал неполадки, улыбался, чувствуя девичьи взгляды. Молод был Родим, силен, а репутация воя девок не смущала. Верили: слюбится — и норов сойдёт. Бывало такое.
«Вот и жена Провора из лесу идёт с девками».
Родим свернул наперерез.
— Здорова будь, Ягодка!
Девки засмеялись, раздались от него. Только братьина жена не засмущалась, поклонилась в пояс да вперёд пошла, будто не мужняя.
Родим намёк понял. Обнял, туес тяжёлый с ягодой отнял, как пёрышко он ему.
— Вася пошто не с тобой?
— На реке. Рубахи моет. Так и льнёт к воде своей, как водяница. Душу застудит. Сказал бы? С Медушей за вениками посылала — не йдёт.
— А Провор куда запропал?
— В городище подался. Доли у нового кмеса искать.
— Провор-то? Да-а… — удивился Родим. Вот, значит, чего взъярился отец. Был непутёвый вой один, стало два. — А ты чего с девками?
— А что я? Вот за ягодой.
— Как не мужняя живёшь? Нехорошо…
— Так родил бы ты девчоночку. Она бы за ягодой пошла. Так ты ж вот не родил?
Родим почесал щеку.
— Не идёт у меня с девчонками. Смотрю — как в меня, так мальчишки всё.
И вдруг Ягода встала посередь тропки, загородила путь Родиму.
— Ты бы пошёл ко кмесу! Боюсь я за Провора.
— Да ты чего, Ярга? Что ему сделается-то?
— Не зови меня так! — озлилась Ягода.
— Так ведь дед назвал, не я, — глянул на неё сбоку, по-волчьи Родим. — Коли чуешь чего — так скажи. Я вой, я пойму. Может, сон какой?
А на лице его было: долго ли ты ещё, Ягода, мужняя жена будешь? Недаром ведь дед тебя, как хозяйку зверья лесного, назвал. Мать воспротивилась, Ягодой стали кликать. Да вот он, Родим-то, знает, какая она, Ягода. Вой был Яргин дед, а бабка…
Вспыхнула, не досмотрела снов в глазах Родима Ягода, быстро пошла по тропинке к хате. Но туес не взяла. И знал Родим, в том его малая победа. И сын Провора старший в него пойдёт. А привязать к себе — то пусть Провор, а Родим — вой, ему грех живое сердце неволить. Он полюбил, значит — свободу дал, чтобы как река текла, чтоб пил из неё, кого напоит. Тогда душа её свободная жить будет. И навсегда радость будет между ними.