- Гоп, гоп! – весело кричал маленький, косоглазый гитарист из оркестра. – Гоп! – и наяривал, наяривал, наяривал на своей гитаре.
В глазах Комяковой вспыхнул мрачный, нехороший огонь и она сказала:
- Еще немного и я стану такой же.
- Что? – переспросил муж.
- Ты хочешь, чтобы я стала такой же, - сказала Комякова.
Муж сделал вид, что не расслышал. Тогда Комякова потребовала еще одну бутылку вина и выпила ее одна, почти не закусывая. Потом она стала ругаться и бить посуду…
Муж, нарочито спокойный, помогал ей одеться в гардеробе. Женщины, праздновавшие чей-то день рождения, уходили тоже – протрезвившиеся, облегченные. С радостью возвращаясь к своим мужьям, детям, какому-то Коле, борщам, выпечке и капусте, к прокладкам… (Это теперь – с крылышками и без, а тогда в лучшем случае из марли и ваты, а в основном – из прохудившихся, застиранных простыней.)
С этого момента жизнь Комяковой покатилась куда-то в тартарары…
О чем бы они не заговорили, на все у них были разные мнения. Муж хотел, чтобы она думала, если не так, как он, то хотя бы в одном направлении. Комякова же думала не только в другом направлении, но даже, когда ее мнение с ним совпадало, ожесточенно настаивала на противоположном. Теперь вечера и воскресные дни, которые они проводили вместе, были посвящены не улучшению и усовершенствованию их быта, а непримиримейшей борьбе за лидерство, в которой победителя не было и не могло быть.
Кто-то из психологов сказал бы, что все очень просто. Все дело в том, что когда-то маленькая девочка обнаружила, что у маленького мальчика есть то, чего у нее нет, а именно – пенис, и после этого затаила обиду и стала ревновать. А мальчик, напротив, очень возгордился, признал себя существом высшего рода, а девочку начал поколачивать. Отсутствие или присутствие пениса тому виной… Ведь это только теория. А теория и есть теория. По одной из теорий и Ахилл не смог бы догнать черепаху, а в реальности он бы ее догнал самым прекрасным образом, догнал, зажарил и съел, а панцирь использовал, как щит.
Другой психолог, возможно, предположил бы, что у Комяковой в детстве были плохие отношения с отцом… С отцом у Комяковой были самые замечательные отношения, отец ее любил и баловал. С младшим братом тоже проблем не было. И до того, как он пошел в суворовское училище, Комякова управляла им, как хотела.
Третий, зайдя в тупик, ухватился бы за самое простое – отсутствие или присутствие любви. Но тут уже можно сказать определенно – была, была любовь. И байдарка, и костер, и звезды… Была…
В конце концов, они развелись. И развелись плохо. Не то, чтобы особенно ругались, просто мелочно. В их квартиру родители Комяковой внесли большую часть денег, так что квартира осталась за ней, но мужу пришлось выплатить компенсацию. Ну а все, что было в квартире, вплоть до кастрюль, он разделил спокойно и аккуратно, самым дотошным образом – это особенно бесило Комякову – и в какой-то момент она взорвалась и надела ему на голову друшлаг. Он взял этот друшлаг и положил себе в сумку. К этому времени Комякова уже закончила институт и пошла работать в молодежную редакцию телевидения, интересы ее сосредоточились совсем на другом, уж друшлаг-то ее совершенно не интересовал.
Переменилась ли Комякова или просто обнаружила бывшие в ней и ранее скрытые качества, кто знает, но о мягком, хоть временами и зловредном Антоне, уже вспоминали с сожалением. Она стала придирчивой, вредной и крикливой. И хоть была в ней своя справедливость, и хорошие сценарии она поддерживала и, стараясь обойти уравниловку, лучше оплачивать, все настолько привыкли работать, как придется, что и это тоже раздражало. В первые дни своего главного редакторства она поднатужилась, с кем-то переговорила, от чего-то взяла, к чему-то прибавила, и Киру перевели с договора в штат. Но вскоре Кира вышла замуж и не так, как Комякова, а по-настоящему, принимая самый институт брака, как нечто основательное, чуть ли не вечное, со всеми его минусами и плюсами, без критики. А так как брак – это союз все-таки для продолжения рода человеческого, она и к этой стороне брака отнеслась добросовестно и где-то через год родила ребенка. По мере того, как рос ее живот, редакционные дела интересовали ее все меньше и меньше, а когда она ушла в декрет, вообще вытеснились куда-то за пределы видимости. На работу она вернулась через два года, но Комяковой в редакции уже не было. Антон за это время поднялся еще выше и опять почему-то потянул ее за собой. Вверх.