— Мы-то? Никого мы не подозреваем. Вот разве только… — задумывается хозяйка. Перебирает в памяти местных парней, подростков — и что ты скажешь: все вертится и вертится у нее в голове Красный Гоз. Не то чтобы она про него что-нибудь нехорошее знала: просто и вчера он на глаза ей попадался, и позавчера… с чего бы это? Да и прежде… Вспоминает, что есть у Красного Гоза старший брат, который когда-то за дочкой ее увивался, а жениться не женился. Вышла она за Дани Ола, и лучше бы не выходила: таскает он ее с одного хутора на другой, потому что все сторожем нанимается в разные имения…
— Не знаю, точно не скажу… только в голову пришло… уж не Красный ли Гоз их утащил, — и на мужа смотрит. Будто на помощь его зовет.
— Бог его знает… Откуда-то берутся у него деньги, чтоб на широкую ногу жить… — неохотно бормочет старик.
— А что, такой уж гуляка этот Красный Гоз?
— Он-то? Еще какой. Будто у него не хатенка старая за душой, а пять клиньев земли.
— Табак у него завсегда хороший и в корчму захаживает, с цыганами у него дружба, играют ему… не задаром же все это, — немало могли они про Йошку Гоза порассказать. Было б кому слушать. Полицейские уж и за калитку вышли, а Янош Пап все говорит вдогонку. — А вот еще послушайте. Как-то, помню…
Когда приходят полицейские, Красный Гоз дрова пилит во дворе. Большое, трухлявое дубовое бревно лежит на козлах — телефонный столб, по всей видимости. Даже цифры сохранились на нем, дегтем намазанные. И прочесть можно: четыре тысячи шестьсот семь. А под цифрами — знак непонятный.
— Хороша пила у вас, хозяин, — говорит старшой еще от калитки.
— Не жалуюсь… — покосился на них Красный Гоз — и дальше пилит себе, тянет взад-вперед. «Чего их черт принес?..»
Полицейские подходят, смотрят на бревна, щупают. Чего здесь только нет! И акация, и ель, и дуб, и бук, и вяз, и тополь — в пирамиду аккуратно составлены. Этих дров на три зимы, пожалуй, хватит.
— Где взяли столько дров? — спрашивает старшой, и одно бревно пытается перевернуть. Дубовое бревно.
— Дрова-то? А какие где. Ель осталась, когда хлев строил — старый сломать пришлось. Акацию недавно вырубил, недели две всего; дуб купил на почте, в прошлом году, когда телефон ставили; березу в саду срубил, тоже в прошлом году; бук румыны еще в революцию привозили. А вяз вот купил на лесном складе, в Комади; месилка будет для теста. Сейчас пока стоит сохнет. — Красный Гоз кладет пилу, берет в руки топор и так лихо разрубает полено, что щепки шлепаются о стену, чуть не прилипают к ней, прежде чем упасть.
— Постой-ка… в революцию. В какую революцию?
— А в восемнадцатом. Или в девятнадцатом… Я уж и не знаю.
Чувствует старшой, не за что ему ухватиться. Ну-ка, попробуем еще насчет телефонного столба пощупать…
— А это что такое?
— Это? Это я летом купил у господина Марцихази, у почтмейстера. Таких столбов у меня целый воз был.
Так. Ничего здесь не добьешься, это уж точно.
— Зачем вам столько дров?
— А чтобы… всякой шушере завидно было. — Красный Гоз уже и колоть перестал. И топор на землю бросил. Лезет в карман, за табаком. Скручивает цигарку, закуривает и стоит молча, руки в карманы сунув.
Что-то не нравится старшому, а что — не поймет. То ли Красный Гоз не так что сделал, то ли он сам. По-другому надо было начать, с другого конца. А так только запутался, и хорошо еще, если выпутаться сумеет… Значит, четыре курицы. Две пеструшки, одна черная и одна рыжая… петух с перьями рыжими на спине… А тут — бревна дубовые. Ишь ты… в восемнадцатом… Однако дубовые столбы… это надо бы проверить. Значит, проводили минувшим летом телефон или не проводили?..
— Я ведь просто интересуюсь… тоже вот дров хотим купить, — и уходят полицейские, даже не дождавшись ответа.
И на почту прямиком.
— Господин почтмейстер… — старшой, повесив ружье на локоть, наклоняется к окошечку.
В окошечке показывается почтмейстеров нос, на нем блестят очки.
— Бефель, герр корпораль[10]…
Любит пошутить господин Марцихази, когда он в хорошем настроении.
— Хочу у вас узнать… скажите, вы продавали старые телефонные столбы?
— Кому?
— Неважно кому. Важно, продавали ли кому-нибудь…
— Неважно? Как это неважно? Дело в том, знаете ли… — Марцихази смотрит задумчиво на полицейского. Зима, мерзнущие мужики, тепло от горящих поленьев, что нарублены из телефонных столбов… да нет, вряд ли, линия ведь в исправности. — А что-нибудь случилось?
— Ничего не случилось, вот только…