Громовой смех в горнице.
Мария, молодая учительница, от восторга ладонями по столу хлопает. Все смеются. Даже сам Марцихази. Только две его дочери улыбаются тихо. Должно быть, не первый раз эту историю слышат.
— Но послушайте, папа, — говорит одна, — все-таки сейчас о другом речь… если невеста сбежала, что будет? Вернут ее?
— Чего? Кого?
— Ну, эту невесту? Она такая красивая…
— Ее вернуть невозможно.
— Но ведь по закону она жениху принадлежит.
— А по другому закону — тому, с кем убежала.
— Вот как?
— Да уж так…
— А кто мог ее украсть? Может, просто к матери ушла, домой?
— Мать ее здесь. Сидит и пошевелиться не смеет. Только глаза у нее бегают… Нет, невесту украли по всем правилам. И кажется мне, я знаю, кто мог это сделать. — Он вспоминает полицейских, телефонные столбы и Красного Гоза. — Йошка Гоз, Красный Гоз. Я думаю, это он. Ну что, уходим или остаемся еще?
«Красный Гоз украл? Н-ну… тогда уж она в самом деле украдена», — думают все, хотя вслух никто ничего не говорит.
— А власти… то есть полиция, не могут разве вмешаться? — теперь одна Мария еще задает вопросы; ей всего девятнадцать исполнилось, и учит она всего лишь второй год. Но напрасно ждет она ответа, никто ей не отвечает. Оглядывается в недоумении: все куда-то в сторону смотрят, кто на лампу, кто на окно или на стену. Рты у всех приоткрыты, словно смех так и застыл, обнажив зубы в ухмылке.
А в соседней горнице вдруг наступает тишина; необычная, мертвая тишина. И среди этой тишины гремит один голос, патетически подрагивая, как лист на березе. Говорящий словно стоит где-то на вершине холма, а тишина осела внизу, у подножия.
Марцихази встает, дверь настежь распахивает. В горнице Шандор Пап декламирует Петефи:
— Что это он? — спрашивают женщины шепотом.
— Не слышите? Декламирует стихи Петефи, все подряд.
— Господи боже… с первого до последнего?
— Конечно. До полудня будет рассказывать, но расскажет. Если потолок на него не рухнет…
А Шандор Пап все гремит:
И трясет поднятыми кулаками, и волосы на голове у него стоят дыбом, как щетина.
15
Пирошка с матерью и с Тарцали домой идут. Все трое молчат. Тарцали зябнет в своем пиджачке, ногами топает, руками по воздуху бьет, чтобы согреться.
— Эй… а куда это ты пальто свое дел? — заинтересовалась вдруг Пирошка.
— Если бы знала, не спрашивала бы…
— Куда, куда. Невеста в нем сбежала! — сердито говорит вдова.
Пирошка не смеет больше расспрашивать; боится, как бы не услышать что-нибудь такое, что девушке слышать неприлично. Да они уже и к дому подходят. Тарцали останавливается; остается проститься и домой бежать, пока совсем не закоченел. Однако вдова уже определила про себя его судьбу: ладно, этот парень не хуже, чем тот проходимец, Красный Гоз. Неплохо бы отдать за него Пирошку…
— Зайди уж, что ли… ни дна вам ни покрышки. Дадим тебе одеть что-нибудь. А то ведь и до дому не дойдешь…
Тарцали это подходит. Мороз очень уж крепкий… да и полклина земли, хата опять же… Заходит.
Вдова уже под самыми окнами спохватывается, увидев, что лампа горит в хате. Ох ты, ведь здесь еще Геза, еще одно чудо-юдо… Черт побери, и чего она в чужие дела всегда влезает? Дернуло ж ее пожалеть его, в доме оставить…
— Кто это у вас? — удивляется Тарцали.
— Иди, иди, там узнаешь.
Геза в одиночестве сидит за столом, читает. Перед ним толстенный том: «Библиотека семейного романа».
— Ты что здесь делаешь, Геза?
— Читаю вот. Хе-хе… Чудные же здесь людишки, я вам скажу…
— Какие людишки? Где?
— А в книге. Лади вот. И этот гентлеман, — (так и говорит, как написано[18]) и, поглаживая книгу ладонью, смотрит на вдову.
— А где ж эта… жена-то твоя?
— Дьяволу она жена, а не мне. Да я и не знаю, где она.
— Как так — не знаешь?
— А так… послал я ее на все четыре стороны. То есть… она, вишь, потребовала, чтоб я ее старикам показал, домой повел и все такое. В общем, поругались мы, она и ушла, еще днем.
18
В венгерской орфографии написание слов, взятых из иностранных языков, пользующихся латинским алфавитом, не меняется.