Рубенс усвоил урок, который так никогда и не смог вбить себе в голову Ницше. Что без разницы. Просто без разницы, где ты есть и где проживаешь свою жизнь. Если держишь себя в руках — то всегда без разницы. Увы, как мы уже имели случай заметить, Ницше умел что угодно, но только не держать себя в руках. Его крыша давала течь.
Впрочем, обоих зацепила фигура Силена. Оба стали людьми Силена: Ницше — идя вглубь столетий за ниточкой древних текстов, Рубенс — следуя за образами, ныряя в полотно Тициана и обнаруживая там подлинного Силена.
V. Порой мы думаем, что греческая трагедия — изысканное действо, но она коренится в низкой похабщине
Сочиняя «Рождение трагедии», Ницше сделал нечто очень простое. Он задался ясным вопросом: «Что такое дионисическое начало?» — и попытался на этот вопрос ответить. Его ответ заключался в том, что дионисическое начало — это переживание экстатического единения с окружающим миром. Вот почему оно хмельное и оргиастическое. Это самоутрата. В Дионисе ты соединяешься с чистейшей жизненной силой. Это экстаз. И еще — источник глубокой депрессии по возвращении. После оргиастического экстаза осознаёшь, что грош цена твоей частной индивидуальности. Лучше уж раствориться в абсолютном космическом преизбытке. Вот что случилось с Силеном. Он испытал это хмельное растворение в Едином. После этого он на все забил. После этого он сказал царю Мидасу, что лучше вообще не рождаться. Второе же по достоинству — поскорей умереть. Вообще не жить — значит никогда не встречаться с глубоким разочарованием бытия. Это значит никогда не испытывать боль от того, что ты индивидуален, тогда как ценно и важно лишь целое.
Эту мысль — и чувство нутряного отчаяния, что оттеняет вкус реальной жизни, — греки выразили в отдельной форме искусства. Так это видел Ницше. Трагедия в своей конкретной греческой форме начинается с козлиного блеянья и прочей лютой хтони, что творилась по дионисийским лесам.
Все это есть уже в сатировской драме. Сатировские драмы — это бойкие номера, служившие развлечением на празднествах. Люди переодевались в козлов, а потом рассказывали грязные истории и бегали вокруг сцены, отпуская сальные шутки. Эти празднества восходят к началу, жатве — торжествам в честь продвижения жизненного цикла. Тут же исток греческих трагедий. Сатировские драмы — часть всего этого веселья. Греки делали постановки, где все перетрахивались, а многие еще и лыка не вязали.
Нет нужды тут что-либо приукрашивать. Все было похабно и грубо. Все вышло из тайных обрядов и культовых практик, связанных с Дионисом. То были празднества по случаю жатвы, они пахли землей. Чтобы хорошенько представить, в чем была фишка сатировских драм, первым делом разденьтесь догола, поезжайте куда-нибудь на село и покатайтесь в грязи — с воем и криками. Кажется, вы начали входить в настроение. Выпейте литр водки — непременно дрянной и с безумной картинкой. Пить литр водки следует, одновременно катаясь в грязи. Потом позовите друзей и пусть бьют вас по рылу, а все вокруг скандируют одну и ту же фразу — любую по вкусу, — снова и снова в течение где-нибудь часа. Хряпните еще водки и обоссытесь. Теперь вы готовы — пора ебать голую землю. Тупо заройтесь в грязь. Старайтесь ебать землю на совесть, чтобы прямо достать до ее сокровенных глубин.
Теперь вы в правильном настроении, чтобы понять сатировские драмы. Теперь можно и затусить с Силеном. Теперь он может и объявиться — если вы и правда осуществите весь план до конца. Если что-то сегодня и может выманить Силена из его укрытия на просторы села Иваново, или где вы там будете все это делать, — то именно поведение, как описано выше. Тогда вам, возможно, и посчастливится встретить во плоти человека-полубога — славного и замученного Силена.
Не дает она мне покоя, та картина с пьяным Силеном у Рубенса. Пьяный Силен на картине Тициана довольно плох. Он грустно покачивается на своем осле. Это сломленный дед, который едва не засыпает, едва остается в сознании. Но Рубенс трактует Силена в тысячу раз серьезнее. В том, как он рисует Силена, есть совершенная искренность.