– А тебе не хотелось ехать? – живо спросила Гета. Она сразу поверила ему, потому что очень хотела этому верить.
– Да, ужасно не хотелось. А теперь еще больше хочется.
– Почему же это? – в ее голосе появились шаловливые нотки.
Он крепче прижал ее к себе и стал тихонько на ухо говорить то, что всегда говорят люди в такие моменты, чего сами не могут потом повторить и что очень трудно, если вообще возможно, передать на бумаге.
– Слушай, – вдруг сказала Гета, – Курганов тогда сказал, что тебе трудно с чем-то расставаться… Значит, он догадывался, что ты… – она мило смутилась и едва слышно кончила, – любишь меня?
– Да, наверно, догадался.
– А разве нельзя никак тебе остаться?
– Не знаю, но надеюсь, что если попрошу, то он не будет настаивать. Зачем я ему там?
– Милый, не уезжай, мне теперь без тебя дня не прожить. Никакая работа на ум не пойдет. Все это время, с тех пор, как, помнишь, у микроскопа, ты ушел, а я потом работала наверху с Линой, мне казалось, что я с ума сойду. Все из рук валится. Кролики эти надоели страшно. Завтра Курганов велел приготовить препараты селезенки. А Лина все возится с яйцеводами. Вчера вскрывали двух самок. У всех что-то странное. Матки сморщены. Яичники и яйцеводы потеряли свою форму. А у самца яички вовсе атрофировались. Курганов взял препараты и унес с собой мозги всех троих.
Она помолчала и потом прибавила:
– Все одно и то же. Зря только уродуем животных. Правда, они «молодеют», как говорят Биррус, но зато тяжело на них смотреть: какие-то они все одинаковые…
Карст с улыбкой думал о том, как странно в этом одном маленьком существе соединяется практикант-биолог с прелестной женщиной.
«Конечно, ученой назвать ее нельзя, и вообще женщина вряд ли может быть ученой. Из всех нас один только Курганов может так называться. Она – дельный, аккуратный работник. Курганов не взял бы ее к себе, если бы она ничего не стоила. Гета – милая, умная, интересная женщина. Но если бы я встретился с мальчиком, обладающим ее психикой, ее характером, ее знаниями… Разве бы я провел с ним пять минут без скуки? Если бы сегодня в лодке этот мальчик стал брызгать водой, как это сделала Гета, разве всем нам показалось бы это естественным и милым? Гм… значит, мы все время считаемся с ее полом. Но с полом заставляет считаться наш собственный пол. Наша мужская психика также находится в самоподчинении… Гормоны… Но это же пустой звук. И все остальное в нашей психике подчинено каким-либо гормонам… Кажется, не совсем так. Женщина, лишенная пола, лишится и своих психических особенностей. Бесполая Гета – мой воображаемый мальчик – не стала бы в лодке брызгать водой, потому что это было именно женское кокетство. Но что же бы тогда осталось? Ведь если предположить, что…»
– Карст!
Он вздрогнул и, словно очнувшись, растерянно взглянул на Гету.
– Я говорю, а ты вовсе не слушаешь, я тебе интересное рассказываю, а тебе и дела нет. Может быть, ты спать хочешь?
– Нет же, я слушаю, внимательно слушаю.
– Повтори, что я сказала.
– Ты говорила… говорила… – Карст с комической серьезностью упер палец в лоб, – погоди, сейчас…
Гета звонко рассмеялась.
– Не можешь припомнить? Как же говоришь, что слушал?
– Ну да, помню, ты говорила о кроликах.
– Ха-ха-ха! Да это давно было. После того я рассказывала совсем о другом.
– О чем же?
– Не слушал, так вот теперь не скажу.
Карст, кряхтя, стал на колени.
– Прости меня, окаянного, повтори снова, я, конечно, очень виноват, но заслуживаю снисхождения и даже одобрения.
– Как это? Почему?
– Да потому, что я думал все время только о тебе.
– Правда?
– Правда.
– Ну ладно, я снова расскажу, только ты скажи, когда забудешь о том, что я рассказываю.
Он засмеялся.
– Как же я могу сказать, что забыл? Это все равно, что сказать: «я сплю».
– Ну, слушай. Я рассказывала о том, как третьего дня поссорилась из-за тебя с Линой…
– Из-за меня?
– Ну да, из-за тебя. Она говорит, что люди большого роста всегда и во многом умственно отсталы. То есть не то, что умственно, а она иначе выразилась: нравственно-этически, кажется. Речь шла, конечно, сначала не о тебе. Она по какому-то другому случаю об этом заговорила. Да это и не ее собственное мнение. Просто где-то вычитала. Но дело не в этом. Я, конечно, стала с ней спорить. Напомнила ей о великих и в то же время больших людях. Но она не хочет слушать: «Это, – говорит, – только военный гений. Ни один ученый или художник не был очень большого роста».
Карст со смущением взглянул на свое огромное тело. Она заметила его взгляд, улыбнулась и продолжала: