Он встал и, надвинув шляпу на самый лоб, вышел из комнаты. Оставшиеся почувствовали себя спокойнее. Однако, разговор не клеился. Посидев еще некоторое время, все молча разошлись.
Гаро тем временем спустился в парк. Было темно, сквозь листву на бархатном, черном небе кое-где виднелись звезды. Поднимался ветер, – это обещало дождь. Парк шумел. Его стон сливался с ревом прибоя. Наступал резкий перелом погоды, обычный на севере.
«Ого, будет шторм», – подумал Гаро, потягивая носом и направляясь по узкой аллее вдоль бассейнов к беседке. Навстречу поднялась длинная, темная фигура. Пфиценмейстер уже давно ждал его здесь и успел озябнуть.
– Я вас жду, давно жду! – почти крикнул он, не стесняясь близостью дома и возможностью быть услышанным.
– Да не кричите вы… – Гаро хотел сказать «черт вас возьми», но сдержался и глухо кончил: – пойдем в беседку. Кстати, я вовсе и не опоздал.
Они вошли в павильон. Гаро плотно прикрыл двери. Уселись в плетеные кресла. Гаро молчал. Он ждал, чтобы немец заговорил первым.
– Видите ли, – начал тот, – я хотел бы знать, э… э… ну, одним словом, кое-что знать… – Он замялся, но вдруг решительно сказал:
– Над чем вы работаете?
Гаро в темноте усмехнулся. Огонь трубки освещал его жесткие усы и кончик носа.
«Поистине детская простота, – подумал он, – большой и даже старый ребенок».
– Скажите мне сначала, почему вы именно меня решили вызвать сюда? Почему вы надеетесь, что я вам отвечу?
На этот раз немец оказался словоохотливее. Он даже заторопился. В темноте слышно было, как он ерзает в своем кресле.
– Видите, мсье Гаро, я здесь уже несколько дней, но не достиг ничего. Курганов, да и все остальные, очевидно, от меня скрывают предмет своей работы. В некоторые части станции, я заметил, не хотят меня даже пускать. Я не был в питомнике, в нижних камерах, а полагал, что коллега Курганов окажется гостеприимным хозяином. Мы у себя не делаем тайны из своей работы. Работники других организаций имеют к нам свободный доступ. Мне странно… да, странно…
– Но позвольте…
– Погодите, я не кончил. Вас я вызвал сюда и надеюсь на некоторую откровенность, потому что… ну, вы мне внушаете больше доверия, что ли.
Гаро выколотил трубку о край мраморного стола и задумался. Немец ждал. В беседке стало тихо. В закрытые окна рвался все усиливающийся ветер. Темный парк, казалось, наполнился голосами и криками. Скрип флюгера все чаще тревожил осенний мрак плачущим стоном.
– Мне кажется странным, – заговорил, наконец, Гаро, – почему вам так приспичило узнать о нашей работе. Вы, насколько я знаю, прибыли сюда в качестве гостя. Простите, если я выражусь резко, вы являетесь в роли чуть ли не сыщика. Во мне вы хотите найти сообщника своей работы. Право, мне все это непонятно.
– Нет! Трижды нет! Клянусь честью. Мною руководят совсем иные побуждения. Ничего подобного!
Немец закашлялся.
– Это нужно мне, понимаете, только мне, – продолжал он. – Я знаю, что у вас очень важная и интересная работа. Это по всему видно, но никто еще не знает, что вы делаете. Меня перед отлетом сюда в Берлине предупреждали: напрасно, Курганов ничего не откроет. Но я решил узнать. Мсье Гаро, клянусь вам честью, что я ничего никому не скажу. Понимаете, я биолог. И я слышал странные вещи о вашей работе. Скажите мне только в общих чертах суть вашей работы, мсье Гаро.
«Как он бывает, однако, болтлив», – подумал Гаро, но продолжал молчать.
– Да, странные вещи я слышал в Лондоне в одном месте о вашей станции. Как вы ни стараетесь скрыть, все же кое-что просачивается, кое о чем поговаривают.
– О чем именно?
Пфиценмейстер наклонился к нему через стол и зашептал хриплым шепотом.
– Говорят, что Курганову удалась пересадка… перекрестная пересадка головного мозга между человеком и животным. Говорят, что недаром он выписывает из Африки негров. Потом у вас есть баран. Мне говорили даже, как его зовут: Боб, кажется. Он, говорят, умен, как человек…
Гаро откинулся на спинку кресла:
– Это мне нравится. Баран с мозгами человека! Но это все-таки не так интересно, как человек с мозгами барана.
Пфиценмейстер не понял намека, но, сбитый с толку смехом собеседника, замолчал и снова погрузился в кресло, нервно похрустывая суставами пальцев.
«Или он, действительно, простак, и здесь ничего нет кроме наивного любопытства, или… или это – тонкая бестия», – думал Гаро. Он встал.
– Уважаемый коллега, – насмешливо сказал он, – не кажется ли вам самому странным все-таки ваше предложение? Ужели вы думаете, что для удовлетворения вашего пустого любопытства я пойду на риск? Где гарантия, что все это останется между нами, если бы я даже решился посвятить вас во все? И мне не много пользы от такой роли. Как вы думаете? Посему – спокойной ночи.