«Первыми, вероятно, и умрут», – думал о них Курганов, лежа совсем обессиленный в углу кабины. Ему вспоминалась вся его жизнь, целые века работы, жертвы, которые были принесены, чтобы… глупо и жестоко погибнуть, едва успев произнести слово «бессмертие».
Может быть, он сделал громадную ошибку? «Если б мы разделились, – сверлила мысль, – на две хотя бы группы, риск погибнуть без пользы был бы все-таки меньше». Но ему приходили в голову соображения, почему он не должен и не имел права так поступить. Действительность, однако, указывала, что какая-то ошибка была допущена.
Перед глазами Курганова проходили старые и когда-то такие близкие фигуры Уокера, Лины, Гаро… Он вспомнил Ай и тот ясный, чистый взгляд, с которым она подала ему свой смертный билет. Она хотела «обмануть»! Где же то, во имя чего пренебрегли решением судьбы? Какая польза в гибели этого хорошего, маленького человека?
– Зачем вы сделали это?! – крикнул Курганов, во мраке ощупывая стену.
Необъятная пустыня сузилась, сократилась, и опять его сдавил панцирь стальной коробки.
– Что? – спросил Лок.
– Зачем вы убили Ай?! – настойчивее повторил Курганов, схватив Карста за руку.
Бессмертные молчали. Курганов почувствовал, как рука Карста слегка задрожала и ответила ему тихим пожатием.
– А… а… а… а!.. – доносился все глуше и тоскливее вой сумасшедшего.
Ночью со второго дня на третий, как определил Лок, Биррус, проснувшись, заметил странное явление: круглые окна кабины немного выделились и мрака и мерцали зеленоватым светом. Он сейчас же разбудил Лока.
– Смотрите! Что это?
Они припали к окнам. Все водное пространство, окружающее эолан, было пронизано неровным мерцающим светом, источник которого, казалось, был где-то сбоку. В тот же момент послышалась возня и шаги в смежных помещениях эолана. Очевидно, команда тоже заметила этот свет. В потолке открылась дверь и кто-то громко крикнул:
– Проснитесь, Лок! Свет за бортом!
– Мы не спим. Расставь людей у всех окон. Пока я не скажу, не зажигать люмион и не давать никаких сигналов. Доносите мне.
– Что такое? – спросил, поднимаясь, Карст.
Курганов тоже проснулся, только Гета и Лилэнд лежали совсем безучастно. Неизвестно было даже, живы они или нет. Некоторое время все стояли у окон, стараясь проникнуть взором сквозь завесу мутно-зеленого тумана. Постепенно свет стал меркнуть. Несколько раз им показалось, что его закрывает тень. Вскоре опять вокруг был только черный мрак.
Отстранив с дороги Карста (тот от слабости не удержался на ногах и свалился), Лок приоткрыл нижнюю дверь и крикнул, чтобы дали свет.
Все помещения эолана ярко осветились. Снаружи должны были быть далеко видны ряды его круглых окон.
Прошло томительных полчаса. Заключенные не смели даже загадывать, что случилось. Пока все спокойно лежали, до тех пор не чувствовался так мучительно недостаток воздуха. Они попросту постепенно замирали и задыхались, теперь же, благодаря движению и волнению, дыхание у всех ускорилось, а воздуху не хватало. Все, бывшие еще в сознании, ясно почувствовали, насколько близка гибель. Еще один молодой паренек из команды помешался. Он не кричал. Сидя на полу в машинном отделении, он плакал, никого не узнавая. Он приходил в ужас, когда к нему кто-нибудь приближался. Более часа продержали свет люмиона. Иногда только закрывали, чтобы посмотреть, что делается кругом. Мрак по-прежнему окружал эолан.
Лилэнд лишилась чувств. Ее положили рядом с Гетой. Бессмертные молча сидели вокруг умирающих. Они ничем не могли помочь им. Люмион погасили, и снова узники этой ужасной тюрьмы погрузились в то состояние, когда кажется, что нет ни времени, ни пространства, ни начала, ни конца беспросветному мраку и тишине. Сумасшедший больше не кричал. Может быть, он умер. Тем лучше. Одним дышащим меньше…
Прошло несколько часов. Курганов не спал. Он долгое время лежал и равнодушно наблюдал за тем, что происходило перед его глазами. Окна кабины снаружи ярко освещены, какая-то темная фигура мелькает за ними. Он слышит звонкие удары в обшивку, повторяющиеся в известном ритме, и какой-то ровный шум, как бы издаваемый паром, вырывающимся под давлением из узкого отверстия. Он осмысленнее присмотрелся и прислушался и, наконец, в волнении сел.