- Кэсси, но у меня не было дочери, - растерянный взгляд на медсестру.
Темнокожая женщина добродушно улыбнулась и ответила:
- Была, миссис Грейнджер, вы просто забыли.
Мама Гермионы осторожно взглянула на дочь.
Девушка старалась улыбаться, от этого даже челюсти болели, не то что мышцы лица. Как же ей было больно. Как больно смотреть в родные глаза, которые тебя не узнают. От этого мир переворачивался.
Единственный, самый близкий человек. Рядом, но так далеко.
И, как обычно, мозг, видимо, решает, что организм мало испытывает страданий, он притрушивает их воспоминаниями. Счастливыми, детскими образами. Где красивая, здоровая мама шуршит у плиты. Папа, что-то напевая себе под нос, ремонтирует старинные часы с кукушкой, что висели на стене с тех пор, как она себя помнит. Дом наполняется запахом выпечки и рождества.
Грейнджер сглотнула колючий ком и протянула душевнобольной пакет с фруктами.
- Вот, я принесла апельсины, как ты и любишь.
Миссис Грейнджер пару долгих секунд смотрела на фрукты, а потом резким движением отпихнула их, из-за чего пару штук выпали на кровать, а потом и на пол, разорвав пакет.
- Нет! Не приближайся!
- Миссис Грейнджер, - Кэсси встала к женщине и протянула к ней руки, пытаясь успокоить. Негритянка бросила сожалеющий взгляд на Гермиону.
Дрожащей рукой, на пределе своих эмоциональных сил, девушка подняла апельсины и встала с кровати, оставляя их там, где только что сидела.
- Я пойду, - её голос осип от сдерживаемых рыданий. – До свидания, Кэсси. Мама.
Девушка поспешила скрыться за дверью, и как только дверь за ней захлопнулась, она закрылась руками и горько зарыдала, сползая по той самой деревянной белой поверхности.
И один вопрос крутился в её истощённом сознании: «За что?».
И попробуй разбери, что в этом мире более несправедливо: когда плохому человеку хорошо, или когда хорошему – плохо.
***
Малфой почему-то отметил, что в это день Грейнджер была молчаливей обычного. Он заметил, что девушка была расстроенной и, очевидно, плакала.
Драко мысленно фыркнул, списав это всё на переживания по поводу ссоры с Уизли. Ну, право-дело, он бы даже рассмеялся ей в лицо, заговори она с ним первая. Как это в духе гриффиндорцев страдать такой хернёй, делать из этого драму, в то время, как у остальных мир рушится из основания, и они терпят, скрепя зубами.
Они были уже во внутренней части приюта. Молодые люди разгребли завалы и достались до входа в добротно сделанный подвал. И всё же, разрушения сказались и на нём.
Бывший Пожиратель намеренно не поставил укрепляющих заклинаний, предоставив решение своей судьбы случаю. Был в этом свой мазохистский шарм – быть в здании, которое вот-вот может обрушиться тебе на голову, ждать этого момента, ожидать приговора судьба или наоборот, её помилования.
Когда Грейнджер зашла за ним, Драко закатил глаза, ожидая, что та нарушит этот его момент и сама поставит заклинания. Она даже провел взглядом по углам помещения, в котором они были, видя, что едва голубоватого свечения магических подпорок нет.
И какого было его удивление, когда она просто прошла мимо вглубь комнаты к большой груде завалов.
«В группе потенциальных суицидников прибавилось? Грейнджер, ты меня разочаровываешь! И что такого хорошего в том Вислом, что ты так убиваешься?»
Блондин одёрнул сам себя – и с чего такой интерес к этой грязнокровке? Он уже аж два раза подумал о ней за этот день! Непотребная роскошь для такой, как она!
Парень сосредоточился на работе. Зацепить балку заклинанием, поднять, переместить к дыре в стене – единственному источнику света и воздуха в этом затхлом помещении.
Всё так просто. Работа грязных плебеев. А заставили делать это аристократа. Хотя… Если подумать, то он загрязнил себя хуже самого бедного бродяги с Лютного переулка.
Грейнджер отправила свою деревянную преграду туда же, куда и он. Она подняла следующую, отодвинула в сторону, но вдруг вскрикнула и отпрянула назад, наступая Малфою на ногу. Балка, потеряв магию, упала с грохотом, подняв небольшое облако пыли.
Парень раздражённо повернулся к девушке, которая так и замерла у него на ноге, намереваясь хорошенько выругать её и пройтись по слоновьей грации последней, как вдруг замер. Его глаза сами зацепились за то, что напугало Гермиону.
Там лежало тело. Труп, источающий противный приторный запах гнеения.
Скорее всего, это была девочка лет пятнадцати, если судить по изорванной одёжке. Иссушенное тельце было изодрано, крови не было. Правая нога была неестественно изогнута, а из тонкой кожи торчал кусок кости. Именно на нём почему-то Драко сосредоточил свой взгляд. Неровная и не белая, а какая-то грязно-бурая поверхность. На остром конце кости, где был разлом всё ещё висел кусок плоти.