В этой «повозке-самокатке», как Иван Петрович назвал своё детище, выкатившееся на улицы Петербурга прямо из русской сказки (по щучьему велению, по кулибинскому хотению), были использованы маховое колесо, тормоз, коробка скоростей, подшипники качения…
Оба достаточно жестких эксперимента судьбы на выживаемость закончились сравнительно удачно. Моряк, ставший у Дефо Робинзоном Крузо, не только не погиб, но и обжил остров, обзавелся Пятницей. А затем отбыл победителем на родину, оставив процветающим некогда пустынный остров.
Выжил в Нижнем Новгороде (немало, впрочем, потеряв) и технический гений Кулибина. Но коэффициент его полезного для России действия значительно снизился.
Пробыв свыше тридцати лет на своем «необитаемом острове», он был в глазах нижегородцев вначале непутёвым мальчонкой: «Вот несчастье-то у Кулибиных! Ваньке уже тринадцатый, а толку - шиш: знай себе меленки да кораблики режет!» Затем, когда странный парень запросто, будто чихнул, починил губернатору часы английской работы - одних колесиков добрая сотня наберется, - к нему прониклись уважением.
А вот микроскоп, электрическая машина и телескоп, чтобы звезды небесные на счетах отщелкивать, будто весовой товар или локотный, - это уж настораживало: «Иду вчерась мимо дома Кулибиных. Глянула на Ивана - батюшки! - перекорежило его всего. Вот те крест! Нет, люди зазря говорить не будут: как есть с нечистой силой связался. Не к добру евонные микроскопы да телескопы. Адской серой от них воняет, спаси нас господи!»
Всякое бывало на «кулибинском острове». Но духом он не пал. И своего верного Пятницу в конце концов нашел. Верней, не он Пятницу, а Пятница его. Звали Пятницу Кулибина, как вы уже знаете, Михаилом Андреевичем Костроминым…
Нет, не напрасно приобрел купеческий сын на распродаже в Петербурге старинные часы с восьмиугольным циферблатом, которые в ночь с 9 на 10 апреля 1735 года трижды, чуть ли не до хрипоты, кричали петухом, возвещая по воле Бомелия о рождении великого часовщика. И Костромин и часы Бомелия знали свое дело.
Великолепно знал свое дело и Иван Петрович Кулибин. А ведь это самое главное в жизни - знать своё дело.
- Одному из спутников Магеллана, - сказал Василий Петрович, - Себастьяну дель Кано, был пожалован герб, прославлявший в веках его подвиг. На нем не было свирепого леопарда, мощного льва, орла или иных хищников, столь излюбленных рыцарями всех стран и времён. Внутреннее поле герба заполняли всего-навсего две перекрещивающиеся палочки корицы в не менее скромной рамке мускатных орехов и гвоздики. Но зато пряности венчал рыцарский шлем, над которым парил в воздухе земной шар с краткой, но достаточно выразительной надписью по-латыни: «Ты первый совершил плавание вокруг меня».
Если бы Ивану Петровичу Кулибину пожаловали дворянство, а вместе с ним и герб, то на этом гербе следовало бы поместить часы с восьмиугольным циферблатом (кажется, они были первыми часами, с устройством которых Кулибин смог подробно ознакомиться). Над часами - сделанную из шестеренок и украшенную вместо самоцветов знаками зодиака корону короля часовщиков. А вокруг изобразить героев былин и народных сказок: Илью Муромца, Добрыню Никитича да Алешу Поповича; заколдованных царевен, мудрых Иванушек-дурачков и глупых умников.
Что же касается надписи, то она бы гласила: «Я превратил механику в сказку, а сказку - в механику».
Чтобы вы меня в дальнейшем не обвинили в плагиате, - продолжал Василий Петрович, - то на всякий случай оговорюсь: проект герба и надписи принадлежит не мне, а отцу. Это придумал он, и придумал, как мне кажется, весьма удачно. В своих работах Кулибин всегда пытался соединить сказку с реальностью, технику с чудесами, математический расчет с фантазией сказителя.
Думаю, что сказочность механики Кулибина чувствовали ещё его современники, в том числе и Александр Васильевич Суворов. Рассказывают, что, встретив как-то механика-самоучку, известный полководец трижды поклонился ему (первый поклон - «Вашей милости!»; второй, более глубокий, - «Вашей чести!»; третий, поясной, - «Вашей премудрости мое почтение!»). Затем взял он Кулибина за руку и сказал окружающим: «Гляжу на изобретения Ивана Петровича и будто сказку наяву вижу. Помилуй бог, сколько ума! Верьте мне, он ещё изобретет нам ковёр-самолёт!»
Самое любопытное здесь в последней фразе. Суворов говорит не о том, что Кулибин изобретёт летательный аппарат или механизм, а воплотившийся в народной фантазии ковер-самолет, необходимую принадлежность многих русских сказок.
Кулибин - механик-сказочник. Он не рассказывает сказки, а делает их из дерева и металла.
«В некотором царстве, в некотором государстве…»
И катится себе без лошадей и кучера по улицам Санкт-Петербурга дивный экипаж.
И превращает темную петербургскую ночь в солнечный день сделанный умными руками доброго волшебника доселе никем не виданный фонарь.
Как плывёт корабль? Известно, как: или под парусами, или с гребцами.
И всё? И всё. А вот и нет, смеется сказочник. И кулибинский чудо-юдо корабль не плывет, а, будто ярмарочный акробат, карабкается, подтягиваясь на канате, вверх по течению реки…
Ярче всего эта особенность кулибинской механики проявилась в часовом деле.
Находясь в Нижнем Новгороде, Кулибин задумал и сделал с помощью Костромина (речь, разумеется, ид т о финансовой помощи!) часы, по форме и величине напоминающие гусиное яйцо средних размеров.
Они предназначались в дар Екатерине II.
Инструменты для изготовления этого уникального прибора Кулибин делал сам.
Деталей в часах насчитывалось свыше тысячи. А специальных инструментов механику потребовалось около ста.
Костромин вместе с одряхлевшим уже Гаврилычем иногда заходил в дом к Кулибину и затаив дыхание смотрел, как тот работает.
Колдун! Истинный колдун! Но, может, именно такие колдуны и нужны России?
Конструируя и изготовляя эти часы, Кулибин одновременно был сказочником, часовщиком, стихотворцем, скульптором, серебряных и золотых дел мастером, композитором (замечу в скобках, что нынешнее фортепьяно тоже ему кое-чем обязано), столяром, слесарем, токарем, литейщиком, кузнецом и бог знает кем ещё!
Но зато и часы получились такими, что полюбоваться ими вместе со всей своей семьёй явился к Кулибину сам нижегородский губернатор. Побывали и прочие именитые жители. Говорят, приезжали даже из других волжских городов.
На первый взгляд детище механика-самоучки особого впечатления не производило: часы как часы. Циферблат со стрелками. Каждые полчаса и четверть часа звонко бьют маленькие молоточки. Забавно, конечно, но такими забавами в екатерининские времена уже никого не удивишь.
Но стоило посетителям набраться терпения, и они попадали прямо в сказку.
Чего только не умели эти часы! Разве только вот мастер не научил их кричать петухом и кудахтать курицей…
Но ни папа Сильвестр II, ни Бомелий не поставили бы это обстоятельство в вину нижегородскому механику: и времена меняются, и часовые механизмы, и мастера.
А Костромин - тот был в восторге. Думаю, часы Бомелия тоже должны были быть довольны. Выходило, что не зря они всполошили всю слободу, трижды прокричав петухом, когда на свет появился Ваня Кулибин. По такому случаю и трижды три прокричать не грех. Веселились, видно, волшебные часы и, как положено всему волшебному, удивляли народ.
А нижегородский губернатор снял со своего пальца кольцо и подарил мастеру. По его мнению, часы Робинзона с технически необитаемого российского острова под именем Нижний Новгород должны были прийтись императрице по душе. Лакома она была до всяких придумок.
В Эрмитаже при Екатерине II устраивались так называемые «большие собрания» - шумные балы с сотнями гостей; «средние» - для нескольких десятков приближенных, взысканных доверием, милостью и приязнью императрицы, и, наконец, «малые собрания». На них неизменно присутствовали лишь несколько близких Екатерине людей.
На одно из таких «малых собраний» и были доставлены в «Алмазную комнату» часы Кулибина.
Часы поместили на почетное место - между изображением Полтавской битвы, выточенным под надзором токаря Нартова Петром I, и табакерками, шашками и наперстком работы самой Екатерины, которая в часы досуга читала, вязала или, подражая своему великому предшественнику, занималась «токарным художеством».