— Да, дерьмо… вся жизнь…
— Ваш друг, мой лейтенант, мсье Арамис, когда еще был мушкетером, сказал как-то мне, что к мужьям и королям не ревнуют…
— Ты это к чему?
— Мсье Арамис очень умный человек.
Д'Артаньян промолчал.
— Свадьба назначена на завтра, мой лейтенант, рано утром, в дворцовой церкви. Будет только узкий круг…
Д'Артаньян опять промолчал, потом спросил:
— Ты, наверное, устал?
— Пять часов в седле, мой лейтенант, — уклончиво ответил кадет.
— Спасибо, кадет. Можешь идти…
Сменившись с дежурства, д'Артаньян взял в трактире пару бутылок любимого бордосского, поднялся к себе, заперся, чтобы никто его не беспокоил, налил полную кружку и понял, что пить ему не хочется.
Перед глазами стояла мокрая от слез и дождя Марго и повторяла прерывистым, слабым голосом, что он ее единственный друг.
Друг…
Он готов был поклясться, что в первые дни девушка потянулась к нему совсем не как к другу, и что даже когда король стал оказывать ей очевидные знаки внимания, она продолжала тянуться к нему, бедному мушкетеру.
Людовик просто совратил ее, пользуясь тем, что он король, а она воспитана в монастыре в глубочайшем почтении к священной персоне монарха.
От этих мыслей и от чувства полного, безысходного бессилия кружилась голова, поднималась ярость, и закипала кровь.
И не с кем было посоветоваться.
Он — ее единственный друг. А у него друзей не осталось.
Вернее, они есть, но где они?
Благородный Атос, мудрый и утонченный Арамис, беззаветно храбрый Портос…
Ранним утром, когда весеннее солнце еще не поднялось над горизонтом, он растолкал Планше, уснувшего на лестнице перед дверью, и велел бежать в кордегардию и седлать коней.
Решения не было.
Он просто хотел взглянуть ей в глаза…
Взглянуть и уехать…
Пустынная дорога покорно ложилась под копыта отдохнувших коней. Мрачный, невыспавшийся Планше, что-то почуявший, молча скакал сзади, не пытаясь заговаривать с господином.
В голове не было никаких мыслей.
И вдруг на пустынную дорогу выскочила женщина, замахала руками. К ее животу широкой пестрой шалью был привязан крохотный ребенок.
“Цыганка”, — подумал д'Артаньян, и ему вспомнилось, как гадала когда-то королю похожая на ведьму старуха на пути в Венсен.
— Ваша милость! Ваша милость! Помогите!
Чуть в стороне, за кустами, обступившими дорогу, громыхнул выстрел.
— Убивают, ваша милость…
Звери, нелюди… Серьги с ушами рвут!
На дорогу выскочил здоровенный детина с кривой саблей в руке и застыл, увидев двух всадников.
Д'Артаньян выхватил шпагу. Бандит попятился, мушкетер настиг его и хладнокровно отбив широкий кривой клинок, вогнал шпагу в основание шеи.
— Планше, пистолеты! — крикнул он, направляя коня в кусты.
За кустами ему открылось ужасное зрелище. Трое бандитов рылись в убогом скарбе цыган, на земле лежал в луже крови молодой парень, рядом корчился старик, зажимая живот обеими руками. Под кибиткой сидела, раскачиваясь, старя цыганка. Лейтенанту даже показалось, что это та самая гадалка, что когда-то предсказала королю рождение ребенка. На руках у нее лежало окровавленное детское тельце.
Ярость помутила разум.
Три смертельных удара обрушились на троих грабителей с такой неожиданностью и быстротой, что они не успели даже обернуться к атаковавшему их мушкетеру.
И тут прогремел выстрел.
Д'Артаньян пошатнулся, Планше дико вскрикнул и выстрелил в ответ.
Мушкетер медленно сползал с седла, с изумлением глядя, как у него стремительно расплывается пятно крови на правом предплечье. Ухватился за луку седла, но не удержался и упал на землю, потеряв сознание.
Первое, что он увидел, придя в себя, усатое лицо старой цыганки, склонившейся над ним. Чуть в стороне он различил и Планше. На его лице сменялись последовательно обеспокоенность, надежда и безмерная радость. Правая рука, перевязанная чем-то белым — лейтенант не смог бы поклясться, что чистым, — не болела. Он осторожно пошевелил ею.
— Я извлекла пулю, — ворчливо сказала старуха. — Через день ты сможешь сесть в седло.
— Ты спас наш табор. Мы твои вечные должники, господин, — произнес молодой, певучий голос, и перед ним появилась та самая цыганка, что выбежала на дорогу.
Лейтенант взглянул на солнце — оно стояло в зените. Он провалялся без сознания почти полдня…
— Планше, коня! — приказал он слабым, но непреклонным голосом.
— Вы с ума сошли, господин! — всплеснула руками молодая цыганка, отчего ребенок, привязанный к ее животу, проснулся и заплакал.