— Только одну мелочь, дорогой Атос! — сказал д'Артаньян, испытывая неловкость от того, что ему приходится поправлять старшего друга.
— Какую именно?
— Кроме швейцарцев, направленных к замку по приказу Ришелье, в самом городе Компьене расквартирован пехотный полк, — сказал д'Артаньян и подумав, зачем-то добавил:
— По приказу короля.
— Они охраняют или стерегут? — спросил Арамис.
— Не знаю. Они как бы случайно расквартированы там, по соседству.
— Так это замечательно! — воскликнул Атос.
— Почему? — удивился Портос.
— Их присутствие в городе ничего не гарантирует, зато ослабляет внимание швейцарцев, — пояснил Атос. — Конечно, нам придется действовать еще осторожнее, очень осторожно! Если других соображений нет, отправляем Гримо и Планше в Компьен.
Поскольку для Гримо слышать слова Атоса означало исполнять, он и Планше немедленно отбыли в Компьен.
Друзья же предались возлияниям…
Глава 13
В день охоты горожане были разбужены на рассвете цокотом копыт многочисленных коней, стуком колес карет и фур, громкими голосами вельмож, не привыкших стеснять себя, перебранкой слуг. Огромное, сверкающее золотом, драгоценными камнями, переливающимися шелками, взвихряющимися страусовыми и павлиньими перьями стоглавое, стоногое чудище, сжимаясь, медленно сползало к Лувру и здесь, у дворца, вобрав в себя все свои растопыренные конечности, замерло и затихло в ожидании короля. Глядя на разряженных дам и кавалеров, мало кто мог подумать, что они едут охотиться — столь вычурными и изысканными были их наряды. Один только король всегда одевался в скромный охотничий костюм, единственным украшением которого служила заколка с крупным бриллиантом на воротнике замшевого камзола. Но то — король. Придворные же стремились перещеголять друг друга. Дамы жалели лишь об одном — что решение об охоте было объявлено буквально несколько дней тому назад, и ни одна самая лучшая портниха, самая проворная белошвейка не могла успеть сшить новую амазонку, не виденную еще никем на прежних охотах.
Наконец, появился Людовик в сопровождении принцев Конде и Конти и губернатора провинции Лангедок герцога Монморанси. Король улыбался. Море придворных вдруг вспенилось и опало — это одновременно обнажились сотни голов, покрытых до того шляпами с перьями, и склонились в поклоне. Король небрежно махнул рукой в знак приветствия и нетерпеливо оглянулся — Анна Австрийская не торопилась… Но вот и она! Верхом на серой в яблоках красавице-кобыле, в нарядной амазонке и в шляпе с узкими полями — этой моде еще только предстояло завоевать Европу.
Король уже собрался дать сигнал к отъезду, когда прискакала и резко осадила коня герцогиня ди Лима, привлекая своим опозданием всеобщее внимание. Она красовалась на великолепной белой лошади без единого темного пятнышка от челки до расчесанного пышного хвоста. Герцогиня сидела в седле по-мужски и одета была в колет с пышными кружевами, отложным воротником, узкие бриджи, выгодно обтягивающие ее стройные, может быть, чуть полноватые бедра, и короткие замшевые сапоги с намеком на отвороты, что делало их похожими на игрушечные ботфорты. За плечами герцогини вился легкий короткий плащ, и по нему рассыпались свободными волнами иссиня-черные волосы. Ди Лима была столь хороша в своем необычном наряде, что королева Анна невольно прикусила губку, а принцы склонились в низком поклоне, чуть ли не подметая каменные плиты площади перьями своих шляп. Король встретил ее недовольным вопросом:
— Вы одна, герцогиня?
— Да, ваше величество.
— Я же повелел вашей племяннице быть непременно на охоте!
— У нее разболелась голова, сир.
Д'Артаньян, сопровождавший короля при выезде из Лувра, расслышал эти слова и облегченно вздохнул. Ему вспомнились слова Маргариты, сказанные ею как-то мельком о том, что она ненавидит охоту, так как ей ужасно жалко бедных, обреченных зверюшек, бессильных против мушкетов и свирепых псов.
Король промолчал, тронул своего коня шпорами и поскакал в сторону старых Сент-Антуанских ворот кривыми улочками, в обход Гревской площади, чтобы не видеть мрачного эшафота, пустых лож для знати и уже собирающихся, как он полагал, первых, жадных до зрелищ парижских зевак.
Охотники давно миновали городские стены Парижа, когда на Гревскую площадь приехал кардинал.
Зевак было немного. Он отметил это про себя, быстро поднялся по скрипучим ступеням в центральную ложу и сел в кресло. Приоткрыв тяжелую парчовую занавеску, выглянул. Места для знати пустовали, а небольшая кучка горожан совсем не напоминала ту толпу, что собиралась всегда на площади в дни казней. Обычно люди съезжались даже из окрестных деревень, занимали места поближе к эшафоту затемно, чтобы не пропустить ни прощального взгляда жертвы, ни того сладостного для каждого зеваки мгновения, когда глаза на отрубленной голове еще продолжают жить…