Пока Франции, благодаря ему, Ришелье, удавалось сохранять нейтралитет. Она находилась в выгодном положении, ибо среди французов были и католики, и протестанты, что давало ей возможность в любой момент присоединиться к одной из воюющих сторон, бросив на весы всю свою немалую мощь. Все понимали, что тот лагерь, к которому примкнет Франция, безусловно выиграет.
Ох, как ненавидели Ришелье католики за то, что он выжидает. И не меньше ненавидели его гугеноты за то же самое. Венчала эту ненависть Мария Медичи. К ненависти женщины, покинутой своим духовником, к тому же всем обязанным ей, в том числе и членством в Королевском совете, прибавилась еще и ненависть правоверной католички, коей, как истая итальянка, была королева-мать.
Война шла, Европа нищала, а Франция богатела, торгуя с обеими сторонами.
Ришелье начал строить флот, которого до той поры у Франции фактического не было, укреплять регулярные войска наемниками из других стран. Он взял Ла Рошель, цитадель гугенотов, но из Франции их не изгнал, не повторил роковую ошибку Испании, а заключил с ними соглашение. Тогда его обвинили в потворстве протестантам. Никто не хотел понять, что изгнание гугенотов ничего не дало бы Франции, кроме падения доходов государства, что гугеноты, трудолюбивые, самодостаточные и богобоязненные люди, были самой дойной коровой во французском налоговом стаде. Именно благодаря их налогам Франция строила могучий флот. Именно их деньги шли на укрепление армии — подумать только, почти миллион пистолей в год! А французская знать, всегда и всем недовольная, обвиняла его в том, что он ведет "дипломатию пистолей" и тратит без толку те деньги, которые могли бы пойти на пенсии и дотации губерниям, то есть губернаторам! Не патриоты, а кучка стяжателей!
Приоткрылась дверь, и бесшумно вошел отец Жозеф.
Недавно он побывал в Швеции, Дании, Голландии, одержал великие, но невидимые благородным бездельникам с пышными титулами, дипломатические победы. Он встречался с королем Швеции Густавом II Адольфом и блестяще завершил начатую Ришелье политическую комбинацию с участием Голландии и России, в результате которой Швеция вступила в войну против Габсбургской коалиции и вторглась на территорию католической Польши. Прелесть этой многоходовой комбинации, задуманной кардиналом, заключалась в том, что Франция фактически начала наступление на Габсбургов, не вступая в войну, а действовала чужими руками. В суть происходящего был полностью посвящен только отец Жозеф. Как и кардинал, он великолепно понимал, что непредсказуемые действия королевы-матери, ярой сторонницы испанских Габсбургов, могли спровоцировать преждевременное вступление Франции в войну.
— По моим расчетам, маршал уже в Компьене, — сказал он вместо приветствия.
— Меня волнует лишь одно: а вдруг Мария Медичи уничтожила все письма? — признался кардинал.
— В конце концов, всегда можно допросить мадемуазель де Фаржи, — заметил монах.
Кардинал промолчал, встал из-за стола и принялся с усердием перемешивать угли в камине. Он не любил иметь дело с женщинами, подвергать их допросам и пыткам, но приходилось. Увы!
Из камина посыпались искры, и кошки дружно отступили под защиту письменного стола.