Раз я ребёнок из Златограда, то, вероятно, Нане послали вслед за мной для слежки. А когда я приблизился к возвращению, в этой миссии отпал смысл. Крак сказал, что они хотят видеть меня целым и собранным, без дополнительных личностей — потому и подселили в голову Гусака Петро.
Ныне я вспоминаю некоторые подробности, например, что Нане никогда с нами не ела, объясняя это страхом перед отцом. Он же никогда не посещал её комнату, но теперь понятно почему — думал, что там никто не живёт.
За размышлениями приходит покой. Я всё ещё помню о своей цели, помню, кто я есть, помню, за чем иду. Картина в моей голове вновь обрела стройность и чёткость, пусть в этом пазле пока и не хватает пары деталей. Однако, итог уже смутно мерцает неподалёку.
— Всё-таки ты просто жалкое ничтожество, — говорю я отцу спустя полминуты молчания уже уверенным ровным голосом. — Твои понятия о мужественности архаичны и попросту глупы. Признай, ты просто отыгрывался на ребёнке — на том, кто априори слабее тебя — за свои собственные комплексы. Ты столь не уверен в себе, что это вызывает злобу. Видя тех, кого ты называешь хлюпиками и слабаками, ты вспоминаешь о собственном несовершенстве. Всё, чего ты хочешь — самоутверждение за чужой счёт. Посмотри на себя — ты обрюзглый толстяк. Я уложил тебя девять лет назад, а сейчас справился бы и подавно. Ты смеёшься надо мной, потому что это единственный твой способ почувствовать превосходство. Мне жаль тебя. Ты прожил бесцельную бездарную жизнь, даже не сумев стать выдающимся бойцом. Да, в молодости ты давал жару. Но до Алана Гаджиева тебе далеко. Он действительно воспитывал силу. Он учил. А ты… ты просто полный гнева маленький ребёнок, не умеющий контролировать ни свои эмоции, ни даже свои чресла.
— Ах ты, недомерок! — вскрикивает отец и вскакивает с кресла, опрокидывая тарелку с чипсами на пол.
Я тоже быстро встаю. Он бросается на меня, замахиваясь кулаком, но я просто отхожу чуть в сторону и ставлю подножку. Он теряет равновесие и улетает вперёд, врезается носом в кресло, на котором я только что сидел, и своим грузным телом толкает его вперёд.
— Всего хорошего, — говорю я и одёргиваю пиджак. — Я ухожу. Боле ты меня никогда не увидишь.
Я спешно покидаю квартиру. На выходе стоит робот-служанка и кланяется мне.
— До свидания, всего доброго, — говорит она.
— Помогите, пожалуйста, отцу. Кажется, он ушибся. До свидания-с.
Я выхожу из квартиры, ощущая непривычную душевную лёгкость. Словно победа над монстром, пугавшим тебя всё детство, эта короткая перепалка с отцом воодушевила и взбодрила меня, несмотря на обрушившиеся шокирующие новости, которые до сих пор гудели в голове горным эхом.
Смотрю на часы — одиннадцать сорок вечера. Интересно, спит ли уже Зевана? Вряд ли, насколько помню, она сова. Памятуя прошлый нежданный визит, сейчас всё-таки решаю её предупредить о своём приезде и отправляю сообщение: «Привет. Ты дома? Хочу заехать, есть новости».
Ответ приходит спустя минуту: «Да, дома. Приезжай».
Выхожу на улицу, где меня с головой накрывает привычный городской шум. Удивительно, что с заходом солнца жизнь не заканчивается, а лишь меняет обличие. Естественный свет замещается искусственным, и город заливают разноцветные огни вывесок, фонарей, подсветок и голоэкранов. Мимо проносятся таксетки и фургонетки, проезжают и проходят роботы, гуляют люди, а с крыш некоторых блоков доносится шум вечерних гулянок с акустической гитарой. Кто я в этом потоке? Останется ли после меня хоть какой-то след, или он сотрётся, как и у всех прочих?
Я вызываю таксетку, называю адрес Зеваны, и пока еду, раздумываю о бессмысленности человеческого существования. Мы рождаемся и умираем, рождаемся и умираем, и так до бесконечности, и хорошо, если успеваем положить хоть один кирпичик в великое здание истории ради будущих поколений. Златоград же стирает достижения тех, кто добрался до самых крутых высот, но почему? И при этом забирает их себе, даруя бессмертие.
Таксетка останавливается прежде, чем я успеваю как следует всё обдумать. В этот раз я захожу внутрь блока и дохожу до квартиры Зеваны гордо и уверенно, как победитель; со щитом, а не на щите. Жму на кнопку звонка, и дверь открывается уже спустя несколько секунд. Зевана в той же вчерашней домашней одежде, милая и уютная, обнимает меня.
Я захожу в квартиру, и носа касаются слабые мандариновые нотки. Очень знакомый аромат, но принадлежит он вовсе не Зеване.
В картину добавляется ещё одна деталь. И она меняется, становится полнее, чётче. Теперь мне всё ясно.