Выбрать главу

Впервые я думаю: а может Златоград прав, что не делится этими технологиями со всем миром, предоставляя их лишь избранным, лишь тем, кто доказал свою значимость для человечества и чего-то добился? Нет. Прочь такие мысли. Каждая жизнь ценна одинаково. Если мы начнём считать, что кто-то лучше, а кто-то хуже, то в итоге дойдём до фашизма. Безусловно ценна жизнь Моцарта, но разве менее ценна жизнь отца Моцарта? Поэтому бессмертие либо всем, либо никому.

Спустя двадцать три минуты и сорок секунд возвращается Румер.

— Ух, вещица! — восклицает он. — Много пороха, может даже вспыхнет, взорвётся, разлетится! Б-б-беру.

— Ты быстро.

— Я Ахиллес, который перегнал черепаху, сечёшь? Сегодня можно быть б-б-быстрее времени.

— Ну ясно, смотрел фрагментами, ещё и на ускоренной перемотке. Не оценил полностью замысел творца!

— Мне ни к чему, пусть приговоры выносят общественные суды. И чем больше будет присяжных, тем лучше, богаче, красивей.

— Адрес гони.

Румер берёт со стола салфетку, достаёт из кармана ручку и пишет координаты места. Когда он заканчивает, я беру её и читаю: «Нижний уровень, 15-й южный блок, спускаешься в подвал, там поворот направо, оттуда пролезаешь в узкое окошко, по проходу ещё раз направо и ты на месте». Я возвращаю салфетку ему, он поджигает её зажигалкой, дожидается, когда огонь разгорится, и сбрасывает остатки в пустой стакан.

— Спасибо, — говорю и уступаю ему место.

Он кивает и вновь садится на свой диванчик. Я даю знак Нане, что пора уходить. Она тут же вскакивает, неловко кланяется Румеру на прощание и идёт за мной. Мы покидаем клуб, и я вновь вызываю таксетку.

Она везёт нас на нижний уровень, и мы с тоской смотрим в окно, наблюдая, как вокруг становится всё мрачнее и мрачнее. Я раздумываю о том, можно ли доверять Нане в таком опасном деле. Не подумайте, я знаю, что она не предаст, я беспокоюсь о том, что роботы могут на неё надавить или ещё хуже — угрожать её жизни, лишь бы добраться до меня. Я не могу этого позволить. Я и так показала Нане слишком многое: познакомила с Румером, рассказала, как расплачиваюсь за информацию. Думаю, с неё пока хватит приключений.

Когда таксетка останавливается, мы выходим, и я хватаю Нане за плечи, разворачивая к себе.

— Здесь наши пути расходятся.

— Что?

— Я бесконечно тебе благодарна за то, что хочешь помочь. Но дальше я одна. Тебе не нужно во всё это лезть.

— Ты мне не доверяешь, — говорит она и расстроенно опускает взгляд.

— Доверяю. Послушай, я доверяю тебе так, как никому другому. Я не доверяю машинам. И меня в дрожь бросает от мысли, что они могут причинить тебе вред.

— Хватит пытаться меня защитить от всего на свете. Я уже не маленькая.

— Ты права. Но сегодня Псих видел, как роботы убили человека.

Глаза Нане расширяются от ужаса, она невольно охает. Но, видимо, поняв, какую допустила оплошность, когда показала мне испуг, быстро берёт себя в руки и возвращает прежнее бесстрастное выражение лица.

— Я готова ко всему.

— Нет, Нане. Это моё последнее слово.

Она зло спихивает мои руки со своих плеч и идёт к таксетке, которая ещё не успела уехать. Перед тем, как сесть внутрь, она напоследок оборачивается.

— А я думала, ты наконец перестал видеть во мне маленькую девочку, которую должен защищать.

Она садится в таксетку, а та трогается с места и куда-то увозит Нане. Я остаюсь смотреть ей вслед, размышляя о последних словах сестры. И правда, с самого детства, с тех пор как мы познакомились, я изо всех сил старалась её оберегать. Она обращалась даже не ко мне, Аде, а напрямую к Менке. Именно от него мне досталось столь трепетное к ней отношение.

Я разворачиваюсь и иду внутрь пятнадцатого блока. Передо мной открывается коридор, освещённый тусклым зеленоватым светом. По обе стороны расположились ряды дверей, ведущих в чьи-то квартиры. Квартиры без окон, потому что вид снаружи всё равно не внушает оптимизма. Тёмные бетонные коробки — душные, тесные — если человек по натуре своей не любитель подземелий, он сделает всё возможное, чтобы пробиться выше. Но я не иду по коридору, а сворачиваю влево и спускаюсь вниз по лестнице к подвальной двери. Она, разумеется, заперта. Ничего, у меня есть доступ.