Бледный скалится, смотря в окно на темнеющее небо. У него жуткие зубы - белые, как в рекламе, крупные, но растущие криво, словно челюсти деформированы, а слева снизу и сверху вдобавок по жёлтому клыку, не уместившимся в ряду остальных.
— Он будет паинькой ради тебя и принесёт то, что должен. После чего вы спокойно отправитесь домой.
Существо оборачивается и, что-то бормоча, устремляется к двери.
Где-то очень далеко раздаётся обыкновенный звонок.
— О, вот и он. Точен, как никогда.
Бледный встаёт, делает замысловатый жест рукой, и комната меняется. Прикованный мальчик исчезает. Растворяется в воздухе диван. Стены на глазах облезают, осыпаются кусками штукатурки.
Стёкол в окнах нет, я чувствую сквозняк, слышу обычный уличный шум и пьяный ор компании где-то под окнами.
— Добро пожаловать.
Бледный поворачивается, радушно улыбаясь полному невысокому седому мужчине, держащему в руках небольшой свёрток.
Аура гостя серо-стальная, я таких не видел ни разу, она похожа на броню рыцаря. Рядом со стариком я вижу мальчишку — точную копию прикованного. Даже ауры одинаковые.
Близнецы. Даже движения одинаковые.
Гость осматривается, а потом в его руке оказывается узкий длинный кинжал с тускло светящимся лезвием. Бледный удивлённо вскидывает брови, отводя руку в сторону, сжимая пальцы.
— Где мой сын? — голос у седого очень молодой, звенящий, я слышу в нём еле сдерживаемую мощь,
вижу энергию, текущую расплавленным металлом по руке к лезвию.
— Здесь, — в голосе Бледного ни намёка на раздражение, только пальцы белеют, из их кончиков показываются синие когти, — где коробка?
— Здесь, — седой отдаёт свёрток мальчику, не отрывая глаз от Бледного, угрожающе поводя кинжалом. Мальчишка трясущимися руками начинает разворачивать пакет.
Квадратная жестяная коробка, вся в царапинах.
Видны полустёртые буквы.
Finest... finest india...
Жестянка из-под чая?!
— На стол, — бледная рука с когтями указывает на стол, оставшийся на своём месте.
— Отдай мне сына!
— На стол, — воздух вокруг Бледного начинает дрожать. Синие, фиолетовые отблески, словно он старательно пытается скрыть свою ауру от седого.
— Отдай мне сына!
— Я сказал — на стол!
Седой бросается на Бледного с ловкостью двадцатилетнего.
— Аллис!
Бледный уходит в сторону от светящегося лезвия, оказываясь сбоку и бьёт сомкнутыми когтями в незащищённую шею. Что-то огромное, похожее на медведя, вваливается в комнату с рёвом, бросается на мальчика, застывшего с коробкой в руках, сбивая с ног и подминая под себя.
Снизу слышны испуганные крики и топот ног.
— Мальчишку не убивать!
Бледный бьёт старика ещё раз, под лопатку, и что-то кричит.
Яркая вспышка, и комната пустеет.
Я слышу приближающиеся шаги и голоса
— Кто-то кричал.
Сквозняк, сделавшийся ветром, подхватывает меня и выносит в окно, вверх.
Крутясь, я вижу трёхэтажный полуразрушенный дом буквой п, а потом
мягкая, но сильная рука Зямы выдернула меня из сна, целиком обхватив плечо и чуть не выбросив из кровати.
— Ай, полегче!
— Ты опять смотрел, — Зяма не отпускал плечо, тепло из его огромной ручищи текло в меня. Я понял, что ужасно замёрз.
— Ты так говоришь...
— Я вижу, когда ты уходишь из своего тела, — Зяма отпустил меня и отошёл к своему столу.
— Который час? — я лёг, укрывшись одеялом по самый подбородок.
— Рассвело. — Резец заскрипел по заготовке. Что-то новое, требующее рассветных лучей для зарядки.
— Что ты делаешь?
— Соулу для доктора. Спи, Чёрный.
3/2. ...и вынужденные жертвы.
II.
— Ты должен быть осторожнее.
Терпеливо жду, пока огромные руки Зямы мажут моё лицо, грудь и пальцы на руках пахнущей хвоей мазью.
Обмороженная кожа не пришла в норму, несмотря на все усилия нашего ведуна. Чувствительность вернулась, гангрена мне не угрожает, но остались пятна, из-за которых, едва стоило появиться в Посёлке, меня и прозвали Чёрным.
Посёлком хутор в шесть домов, окружённый полузаброшенными огородами, по слухам окрестил Доктор, который и устроил коммуну здесь лет пятнадцать назад. Зяма — Зиновий Исаакович — с которым меня поселили, рассказывает мало и отрывочно.
Понятно только одно — здесь он дольше всех.
Утренние процедуры закончены. Натягиваю куртку, а Зяма снова садится за стол — всё свободное время строгает и вырезает, дом пропах деревом — досочки, чурбаны и ветки валяются повсюду, а Посёлок просто утыкан разнообразными оберегами, все деревянные поверхности покрыты рунами, узорами и значками. Разве только столовую, пристроенную к домику тёти Вали Мухи, Зяма не может сделать полем своей деятельности. С поварихой плохи любые шутки, а её нрав тяжелее медвежьей поступи.