Документировать катастрофу внешнему свидетелю тяжело или невозможно, нет морального права, нет сил на подлинную эмпатию и нет воображения представить себе, что это такое — война.
Но если кто-то близкий участвует в войне, а ты с ним связан — мессенджером, общением с «кассиром ЧВК», чатами с другими женами/матерями/дочерьми, — то право появляется и прорастает в свидетеле помимо его воли. Юлия Вишневецкая свою пьесу «Ждать тяжелее, чем хоронить» смонтировала как полифонию голосов, разделив их на тематические блоки: вот про знакомство и связь с заключенным, вот про его решение пойти в ЧВК «Вагнер», вот про ежемесячные выплаты, вот про измены, а вот — про вскрытие цинковых гробов, которое родственники предпринимают, чтобы удостоверить личность погибшего. Короткие и длинные строчки схлестываются друг с другом в виртуальной войне, истерии или коллективном плаче, а за ними — написанными с ошибками, ругательствами или в отчаянии, — стоят конкретные женщины из Саратова, Бурятии или Мордовии. Их объединяет одно — ушедший из колонии на войну мужчина. Все остальное — слипшийся комок нервов, прагматики и отчаяния, которому нет конца. Все это скреплено общей покорностью, прерываемой аффектами вроде «кому нужна эта война» и «буду носить кепку ЧВК, хоть и запрещено». Текст Вишневецкой документирует не саму войну, а катастрофу, постигшую сознание и психику современных россиян. Производя чисто физиологический эффект, текст становится самостоятельно живущим организмом, вырванным из бесконечной магмы виртуальной боли и тупости, внезапно поглотившей все пространство жизни.
Сергей Давыдов — автор и одновременно герой монодрамы «Граница» — документирует короткий опыт общения с матерью, случившийся в самом начале войны, когда пришлось срочно брать билет в Среднюю Азию и слушать от мамы упреки и другие слова[1]. Чувство внезапного обрушения, которое переживает герой («за месяц отменили почти всю мою работу» и «мысли о будущем стали невыносимы»), совсем непонятен матери («я не брошу свой дом» и «я лет десять тебе говорю, чтобы осваивал нормальную такую профессию»), и этот разрыв не обойти и не ликвидировать никаким миротворчеством. Текст, написанный рифмованной прозой, на большой скорости и пристрастно фиксирует эмоциональный клинч, в который вошел герой, да так и не вышел. Это не мысли о Родине, не мысли о себе и не мысли о войне — это стенограмма сознания, пытающегося найти хоть какие-то слова для выражения происходящего. «Слово — это последняя власть, / и я ее не отдам», — произносит автор в самом начале. Тупиковое чувство действительности, которая рушится на твоих глазах, передано поэтически — как будто все обрело фантасмагорические черты, и этот ужас уже не развидеть.
Беларуская семья из пьесы Павла Пряжко (мать, ее сын и дочь со своим мужем) собралась на дачном участке пожарить шашлыки. Не сказать, что это мирное занятие, скорее, оно отягощено взаимными, привычными и токсичными выпадами родственников в отношении друг друга. Но радиоактивным (и одновременно смешным) здесь проявляет себя отражение идущей войны — через то, как «обычные люди» обсуждают ее и что думают. Внедрение в ситуацию (зарождающейся и гаснущей ссоры, тяжело вспыхивающих обид и затаенного раздражения) происходит через вслушивание в речь, порождаемую в моменте и потому точно и вязко ведущей тебя, читателя, к образу сознания героев. Через минуту ты уже внутри спрессованной обыденности, в которой разворачиваются привычные паттерны мышления (про врагов, про необходимость воевать, про «что, если бы на нас напали»), но в действенных, значимых оттенках. Важно, как именно строится тот или иной «стейтмент» спорящих друг с другом героев, оказавшихся по разные стороны баррикад — в прихотливой последовательности этих размышлений сплетается сразу многое, от личных вкусов и привычек до убеждений, если они есть. Пряжко точно схватывает эту ситуацию, и она драматична, несмотря на безупречно тонкий комический эффект, который порождают реальные в своей грубости и красоте реплики, с матом и без. Внутри пьесы про вялую, но непримиримую ругань у мангала вшита лучезарная линия любви пожилой матери к своему сыну, который физически страдает от того, что и его страна по касательной, но поддержала войну. Эти двое, сидящие на железнодорожной станции, как будто заново обретают доверие друг к другу — то есть ты знал, что мать тебя любит, но не думал, что она разделит твои взгляды. И то, что у героя Пряжко есть такое окно поддержки, делает его просто сильным, хотя и безо всякого будущего.
В сборнике — две пьесы, делающие видимыми голоса вовлеченных в войну женщин. Первая — «Ждать тяжелее, чем хоронить» — про страдающих в разлуке с «бойцами» россиянок, а вторая — «Женщины в темноте», написанная Машей Денисовой и Ириной Серебряковой, — про киевлянок, пережидающих воздушные тревоги по темным, лишенным электричества квартирам и подъездам. Сравнение некорректно, но у киевлянок есть юмор — и в этот момент я как читатель делаю открытие: смеются над ситуацией те, кто находится в эпицентре событий, плачут — те, кто живет в стране-агрессоре и никак не влияет на свою судьбу. Героини пьесы Денисовой-Серебряковой фиксируют свою обыденную жизнь, со стремлением успеть сварить обед, пока дали свет, утешить плачущую бариста, у которой забрали генератор, и дать отпор престарелому работнику спецслужб, пристающему со стихами в лифте. Парадокс пьесы — в веселости и отчаянности тона, в котором разговаривают и думают сидящие в темноте женщины, пока их город и страну бомбят. Их социальный статус, если так можно сказать, выше, чем у жен заключенных, отправившихся воевать в ЧВК, отсюда — другой спектр интересов, привычек, другой образ жизни. Делается больно от этой разницы: получается, простые, не досидевшие свой срок российские заключенные пошли воевать вот с такими цивилизованными горожанками, которым сейчас приходится отстаивать свое достоинство и привычку пить кофе по утрам. Жизнь очень странная, война это обнаружила с нечеловеческой силой, пьесы о войне фиксируют эти странности и сломы на ходу, пока они не испарились из памяти. «Женщины в темноте» — одно из таких свидетельств, облаченное в жанр драмеди.
1
Пьеса Сергея Давыдова «Граница» опубликована в сборнике автора «Пять пьес о свободе» издательства Freedom Letters. —