Богиня удачи склонна обращать свой благосклонный взор на тех, кто упорен и настойчив в достижении своей цели. Я отыскал нужного человека. Племянника шаншу, сына его покойной старшей сестрицы, господина Мин Хоу, ныне высокопоставленного столоначальника в подчиненном Сян Иню ведомстве добрососедских отношений. Мин Хоу был убежден в том, что дядюшка нарочно медлит его продвижением по службе и лишает заслуженной прибавки к жалованию. А у почтенного Хоу, между прочим, немаленькая семья, дом… и маленькие слабости, за которые порой нужно выкладывать кругленькие суммы!
В число слабостей драгоценного Мин Хоу входило пристрастие к танцовщицам из дорогих заведений в квартале ив и цветов. Миловидным танцовщицам, обликом и сложением напоминавшим мальчиков-подростков. Одну из таких девушек, Лепесток Пиона, я имел счастье знать. С ее помощью (а также с помощью трех золотых слитков) я получил возможность встретиться с Мин Хоу. Барабаны глухо отбивали ритм, Лепесток кружилась в облаках белой и лиловой кисеи, прислужницы ставили перед нами новые и новые кувшины с розовой небесной росой. После четвертой или пятой чаши господин Хоу, обнаружив во мне внимательного и искреннего слушателя, решил облегчить душу.
Из его речей следовало, что мы — истинные собратья по несчастью. Меня вот-вот выкинут за ворота дворца, его — с уютного и обжитого поста столоначальника. Дядюшка Сян Инь, желая выказать усердие перед новым императором, гонял подчиненных и в хвост, и в гриву, забыв о родственной близости. Достопочтенного Мин Хоу всякий день стращали публичной поркой за малейшую ошибку отчетах. Жены не давали ему покоя, отпрыски не выказывали почтительности, и нигде, нигде он не мог сыскать отдохновения. Даже здесь, в этом прибежище гармонии и изысканности, в обществе прекрасных дев… и человека, к которому он давно испытывал душевную приязнь, да не имел возможности ее высказать. Ибо где пребывал я, и где — он, лишенный милостей Неба? А правду говорят, что я — один из немногих музыкантов, что могут сыграть на цисяне «Заоблачную луну»? Нет, не ту мелодию, что нынче можно услышать на всяком перекрестке, а первоначальную, написанную великим Тао Ли лет за сто до нашего рождения?
Даже если бы я сегодня первый раз в жизни услышал об этом мотиве, дорогая Сяо, я не признался бы в своем невежестве. К тому же я подозревал, что уважаемый Хоу не слишком искушен в музыке и не в силах по достоинству оценить виртуозность исполнения.
Лепесток помчалась за инструментом. Цисян у нее был хорош — грушевого дерева, старинной работы, с «шелковым», переливчатым звуком и семью замечательно натянутыми струнами. В тот вечер было спето и сыграно немало мелодий, и я постарался пустить в ход все освоенные приемы скрытого обольщения. Господин Хоу не был глупцом или болваном, он был обычным человеком, снедаемым честолюбием и обидой на старшего родственника. Ему безмерно льстило, что музыка, ранее звучавшая только в покоях императора, теперь отчасти принадлежит и ему. А из полупьяных намеков явственно следовало: Мин Хоу не против наложить руку на оставшееся без присмотра императорское имущество. Я ведь нуждаюсь в покровителе, не правда ли?
— Он как спелый плод. Потрясешь еще немного — сам упадет тебе в руки, — заметила Лепесток Пиона, когда господин Хоу проиграл сражение с виноградной лозой и захрапел на лежанке в углу. — Сделай милость, не позабудь свою старую подругу, когда вновь добьешься успеха.
Многоопытная танцовщица не ошиблась. Спустя две или три встречи достопочтенный Мин Хоу обиняками завел речь о том, как было бы замечательно, согласись я оказать любезность и навестить его в Покоях Утреннего Ветра. Он все устроит. Никто не узнает, кроме нескольких доверенных слуг. Мы ведь должны тщательно заботиться о своей репутации! Особенно в нынешние тревожные времена, когда траур по почившему императору не закончился, а новый правитель не слишком надежно утвердился на золотом троне.
В условленную ночь я переступил заветный порог жилища шаншу Сян Иня. Меня провели через черный ход, через путаницу коридоров и полукруглых дверей. Тихо, на цыпочках, стараясь не шелестеть подолами одеяний и не шаркать по мраморному полу. Скользя подобно тени или призраку, сквозь ароматы, запахи и приглушенные голоса чужого жилища, мимо силуэтов на бумажных шторах и радужных отблесков свечей в слюдяных лампионах. После императора — богатый чиновник, таковы ступени лестницы, ведущей вниз. Впрочем, в письмах к тебе, милая Сяо, я могу себе позволить роскошь открыть правду — формально я не был любовником почившего Гао-ди. Ему нравилось мое общество и развлекало мое умение играть на цисяне, не более того. А здесь… здесь, похоже, ко мне отнесутся без особого пиетета и трепета. Ведь все в столице уверены, что я вдоволь повалялся на ложе Сына Неба — и тот получил от меня все, что смог пожелать.