— Не могу же я ограбить президента! — воскликнул Фойт.
— Нужно, Энри, нужно, — спокойно сказал Гард. — Никогда за двадцать пять лет службы я не обращался к вашей компании и к вам ни с одной просьбой. И раз уж я прошу вас об этом — значит, мне действительно нужно позарез. Вернее, я не прошу, а предлагаю вам обмен по прелестной формуле грабителей девятнадцатого века: «Жизнь или часы».
— Чего только не бывает в жизни, комиссар! Сначала я должен был украсть эту луковицу, чтобы из живого Пита Моргана сделали мёртвого. Теперь я должен украсть ту же самую луковицу, чтобы из мёртвого Эрнеста Фойта сделали живого…
— Вся штука в том, — перебил Гард, — что луковица, вероятно, не та же самая. Это скорее копия той, которая мне нужна. А если это та же самая луковица, мне нужен портсигар.
— Но, комиссар, я никогда не работал вслепую, — сказал с достоинством Фойт. — Зачем вам эти безделушки? В них упрятан бриллиант?
— Нет.
— Схема клада на острове Тиамоту?
— Нет.
— Тогда зачем они вам?
Гард молчал. Тёмный силуэт его фигуры неподвижно возвышался над столом, и только руки белели на папке с бумагами.
— Да, — сказал Фойт, — профессор Грейчер тоже не отвечал мне на этот вопрос. Или вы, комиссар, всё же ответите?
— Они нужны мне, Энри, — услышал Фойт глухой голос Гарда. — Это всё, что вам можно знать. И вы принесёте мне эти безделушки. Только не открывайте крышку часов или портсигара. Пусть это будет ещё одна моя причуда, хорошо?
— У вас одинаковые причуды с профессором Грейчером… Ну хорошо, — задумчиво сказал Фойт. — Я не буду любопытствовать. Пусть там лежит самая большая жемчужина мира, я всё-таки считаю, что голова Эрнеста Фойта стоит дороже любой жемчужины. Мы не можем контролировать друг друга, комиссар. Вы всегда найдёте причину отменить свою амнистию, я всегда могу прикарманить ваши безделушки. В этом случае единственный выход из положения — играть честно.
— Рад, что вы это поняли, — сказал Гард. — Вот пропуск.
— Вы написали его заранее?
— Да.
— Это самый большой подарок, который я получал в своей жизни, комиссар.
— Ошибаетесь. Это чек. Я плачу за услугу.
— Но предупреждаю: возможны ошибки…
— Вы хотите сказать, что вместо одной луковицы принесёте мне сотню? — улыбнулся в темноте Гард. — А вместо одного портсигара — тысячу?
— Согласитесь, комиссар, что сначала нужно взять вещь из кармана, а потом уже рассматривать её и с чем-то сравнивать. Положить её назад много труднее, чем наоборот. У каждой профессии свои особенности, комиссар. Зато через неделю часы и портсигар будут лежать на вашем столе.
— Не надо ставить сроки, Фойт. Однако найти предметы будет тем легче, чем скорее вы приметесь за дело.
— Я приду к вам через неделю, — сказал Фойт уже в дверях кабинета.
— Одну минуту, Фойт, — остановил его Гард. — Вы знаете легенду о ящике Пандоры?
— Нет, комиссар, впервые слышу эту фамилию.
— Хорошо. Идите.
В темноте Фойт не увидел улыбки комиссара.
«Чего стоят злодеяния этого парня по сравнению с аппаратом профессора Грейчера!» — подумал Гард.
В полицейском управлении заметили, что комиссар Гард в последнее время пристрастился к чтению газет. Действительно, утро комиссара начиналось с просмотра светской хроники. Сознание того, что оборотень находится где-то в самых влиятельных политических, экономических, военных или культурных сферах, заставляло Гарда с пристальным вниманием сыщика оценивать все явления внутренней и внешней жизни страны, следить за курсом акций, выступлениями сенаторов и бизнесменов, репликами обозревателей, рецензентов и критиков, скандалами и афёрами на бирже, телевизионными премьерами и театральными контрактами. Даже за бракоразводными процессами. Гард считал, что оборотень, человек в чужой шкуре, обязательно должен выдать себя, вступив в область ему малоизвестную. Используя присвоенное им лицо, он встанет перед неизбежной необходимостью продолжать деятельность обворованного, что должно неминуемо привести к провалу. Неизвестный и невидимый, как самолётик в стратосфере, Грейчер должен был, по расчётам Гарда, оставить в небе жизни инверсионный след разоблачений.
Но чем больше материалов читал и анализировал он, тем труднее ему приходилось. Гард установил, что нити управления всеми телевизионными компаниями держит в своих руках глава знаменитой мыловаренной фирмы «Пузыри и сыновья», театрами заправляет известный в прошлом фехтовальный чемпион и торговец наркотиками, а киностудиями — трубач из портового джаз-банда. Потом Гард раскопал профессора, открывшего «всемирный закон внутривидовой помощи». Закон зиждился на трёх главных примерах: 1) если подгнившее дерево падает на здоровое, здоровое удерживает его от падения, препятствуя гниению и тлену на земле, 2) если в гусиной стае один гусь устал, сильные гуси берут его на крыло, препятствуя падению, гниению и т. д., 3) если один неловкий человек поскользнётся на улице, другой, ловкий, подхватит его, препятствуя и т. д. Объемля, таким образом, весь мир живой природы (аналогичные примеры легко обнаруживались в мире хищников, приматов, рептилий и даже кишечнополостных и низших водорослей), закон формулировался так: «Человек — человеку, как волк — волку, как дуб — дубу», или сокращённо для зоологии: «Человек человеку — волк», а для ботаники: «Дуб дубу — друг».