За нее, вместе с ней, он рассчитывал каждое движение, каждый удар. О! Он чувствовал это со всей очевидностью: что-то передавалось от него к ней — немного его силы, его способностей, которые он старался влить в нее. Тут-то и произошло чудо.
Он не видел больше ничего, что происходило вокруг, не слышал слов нескольких постоянных зрителей, которые, обсуждая игру, многозначительно качали головой и либо, уверенные в результате, уходили, либо критиковали Перро, считая ее уже побежденной, конченой. Он сидел на самой верхней из длинных цементных ступеней, расположенных по сторонам кортов второй категории, и не замечал больше ничего, кроме молодой женщины, внезапно дошедшей до полного истощения сил, которая была теперь лишь посредственным, вызывающим всеобщее пренебрежение игроком. Тогда он напряг всю свою волю.
Он хотел, чтобы она спаслась от поражения, взяла себя в руки, выиграла. Он так страстно хотел этого, что почти как бы стал на ее место. Про себя он давал ей советы, приказания... "Англичанка сейчас сыграет в правый угол. Внимание!.. Не отбивайте в левый угол: ее слабая сторона— удар справа... Не стойте слишком далеко, чтобы принимать ее резаные мячи! Выходите к сетке! Навяжите ей свою игру, свою волю!.. Делайте прямую сильную подачу, не осложняйте, вы одолеете ее быстротой! Быстротой... быстротой..."
Можно было подумать, что она услышала. А между тем молодая женщина ни разу не обернулась в его сторону, не подарила ему ни одного взгляда. Она по-прежнему не выделяла его из толпы зрителей "вторых", "третьих категорий", мужчин и женщин, прошедших из раздевалок, чтобы посмотреть, как разделываются с Перро. Ее недолюбливали, так как она пользовалась слишком большим успехом,— и на площадке, где она превосходила всех своей игрой, и у мужчин (женщины этого не терпят). Мужчины тоже не очень-то жаловали ее, так как она совершенно не отвечала на их заигрывания, разве только старалась оттолкнуть их. Оказаться свидетелем того, как ее положат на обе лопатки,— это незаурядное удовольствие. Слух пронесся по стадиону, что она в затруднительном положении. И со всех сторон теперь спешили зрители, чтобы присутствовать при ее поражении.
— Подача мадемуазель Перро! — объявил судья и добавил: — Счет во второй партии четыре — ноль. Впереди мадемуазель Буди.
Женевьева овладела собой, сделала подряд три неотразимых подачи, повела сорок — ноль, потеряла один мяч и затем выиграла игру. Найдя утерянный было ритм и борясь за каждый мяч, она выиграла и следующую. Казалось, к ней одновременно вернулись и вдохновенная игра и силы. Жан подумал, хотя сам и не верил в это, что она играет "для него". Игра англичанки расстроилась— теперь она делала ошибку за ошибкой. Подавая, она сделала зашаг и получила от судьи замечание. Это еще больше вывело ее из равновесия. Из небольшой кучки зрителей теперь раздавались возгласы:
— Нажимайте, Перро!.. Англичанке — крышка!..
Действительно, Перро подавляла теперь противницу. Она выиграла второй и третий сет, не уступив ни одной игры.
Превосходство оставалось за молодостью; быстрота возобладала над опытом. Против этого ничего нельзя было поделать. На лице молодой женщины не замечалось больше прежнего напряжения, усталости. Она откинула назад волосы; ноги ее уже не дрожали.
Когда Женевьева пожала руку противнице, та уже еле дышала. Уже полчаса назад она поняла, что побеждена, и преклонилась перед Женевьевой.
Зрители бросились к победительнице. Ей жали руку. Жан вместе с другими. Она улыбалась, но ему не больше, чем другим. Он похвалил ее за игру. Она ограничилась тем, что поблагодарила его. Он назвался. По-видимому, она плохо расслышала его имя, так как на следующий день в баре не помнила уже, как его зовут. Что до Жана, то она уже не выходила у него из головы.
В последующие годы они познакомились ближе. Иначе и не могло быть. Ведь должны же были они встречаться на заключительных банкетах после соревнований или в парных играх. Имена обоих чаще всего упоминались в газетах, произносились на площадках, в клубах. Если в первый год он и выбыл из открытого чемпионата Франции, тем не менее его уже оценили как способного игрока. Что касается ее, то после победы над англичанкой она дошла до финала и вынуждена была уступить первенство лишь на "центральном" — американке, которая вот уже три года побеждала всех. Она полюбила играть с ним в соревнованиях в паре, а он — с ней. Все же, должно быть, еще по той же причине. Быть партнером Жана служило гарантией успеха. Что до него,— видеть ее, находиться вблизи нее было для него главным. И он весьма страдал, когда по окончании игры, прощаясь с ним, она садилась в поджидавшую ее машину, за рулем которой сидел чересчур уж завитой молодой человек.