– Я не хочу! – вскричала Василиса, разлепив ссохшиеся губы. – Отпусти, не трогай меня!
Ей лишь нахально рассмеялись горячим воздухом в губы. Рассмеялись с чувством власти, с ощущением собственного превосходства. Так, пожалуй, смеётся неотвратимость.
Будто прочерчивая карту своих завоеваний, тяжелые когтистые руки уверенно переместились на лопатки, оттуда – на шею, на уязвимый затылок. Бескомпромиссно огладили изгиб позвоночника и вновь завладели талией.
– До чего же ты прелестно упираешься, крошка. Это еще больше разжигает мой аппетит, – бархатисто умилился оборотень. И, нимало не ослабив давления, клацнул зубами у её уха. – Я избрал тебя сосудом моего будущего величия. Долгие годы я упорно шёл к цели. А ты просишь отпустить. Тебе не кажется, что это чересчур?
– Пусти её, – грубо нарушили их приватность.
Василиса до спазма изогнула шею. Слёзная пелена застилала обзор, слабое освещение подвала скрадывало общую картину. Но там, под ползущими вдоль стен коробами вытяжки, без сомнения, стоял Масаронг, этот головокружительный эквивалент нежности, силы и безумия.
Похоже, в спальне он лишь притворился, что побеждён. Двуипостасный принц Эльмирии был не так прост, как могло показаться.
– Надо же, какие люди! – протянул Фир, и на его слащавой физиономии прорезалась косая ухмылка.
– Зачем ты пришёл? – простонала Василиса.
– Что непонятного? – вскинул брови Масаронг. – Хочу тебя спасти, чтобы мне было кому портить жизнь до конца дней.
Горький шоколад его радужки вмиг сменился илистой зеленью. Мышцы взбугрились перевивами мясистых стеблей. И из запястий выпростались гибкие тяжи, чтобы хлестнуть оборотня по спине на манер манежных бичей.
Удар вышел образцово мощным. Лис взвыл, отцепился от Василисы, и его развернуло на отдаче, после чего Масаронг замахнулся и ударил снова. Хищность, жёсткость, надменность – всё это одним махом слетело с Фира, обнажая одну лишь концентрированную злость.
Видоизменяясь в прыжке – из человека в зверя, – он с утробным рыком набросился на Масаронга. И они покатились, неистово сцепившись, по полу мастерской.
Василиса засмотрелась на поединок, забыв, что, вообще-то, здорово рискует. И, между прочим, не только она. Состояние Дивины приближалось к критической отметке: жизнь теплилась в ней исключительно благодаря связи с дриадой. Лужа крови давно высохла, рана на месте откушенного предплечья зажила, и из-под короткого рукава рубашки виднелся некрасивый обрубок. Бесформенная культя, на которую без дрожи не взглянешь.
Василиса с лютой ненавистью обернулась туда, где ожесточенно атаковали друг друга лис и лесной дух.
«Сокруши его, Масаронг! Раздави эту мерзкую тварь!»
Она наклонилась к изобретательнице, чтобы оттащить её подальше от опасной зоны, когда в солнечном сплетении что-то вдруг болезненно натянулось, вынудив остановиться. Резь, жжение, чувство, будто тебя вот-вот наизнанку вывернет. Гадкое до тошноты чувство.
Она опустила подбородок и заметила паутинную серебрящуюся нить, которая выходила аккурат из солнечного сплетения и плавно перетекала в более толстую, агатово-чёрную, будто эмалью покрытую. Та, в свою очередь, тянулась к клубку дерущихся. Видимо, когда процесс слияния-растворения только начался, жизненные нити дриады и лиса срослись первыми. И даже сейчас, несмотря на то, что донора с реципиентом разъединили, синтез их душ не оборвался окончательно.
Сей прискорбный факт ошеломил Василису до подкашивающихся ног. Охнув из-за накатившей слабости, она рухнула на колени рядом с подругой.
– Прости, – подал голос Дадкалато. – Это я всё испортил. Я такой дурак. Но могу дать подсказку.
Она отстегнула ловец снов, который до сих пор висел на поясе, и приблизила безделушку к лицу.
– Какую подсказку?
Восьмикрылый дух колебался.
– Есть у меня мысль. Опять же, всего лишь догадка. Никаких доказательств…
– Не томи! – взмолилась Василиса.
– Если ты размотаешь паутину ловца и сплетёшь новую, из этой чёрной нити, есть вероятность, что тебе удастся выпутаться с минимальными потерями. Но…