А ведь сколько дней они провели с ним вместе, резвясь на солнечных полянах, бегая по извилистым тропкам вдоль ручьёв, забираясь на вершины самых высоких скал!
У неё в голове не укладывалось, что безобидный лис с порванным ухом, которого она могла часами таскать за плечами… Что этот маленький проказник превратился – нет, с самого начала был оборотнем, растущим за счёт человеческих жизней.
От ужаса она едва не теряла сознание.
– Вставай, – велел лис тоном, лишённым всякого тепла. И, схватив её за предплечье, резко дёрнул вверх. – Ты горько поплатишься за то, что спугнула мне добычу. На моих зубах всё ещё кровь той женщины. Как думаешь, что будет, если смешать её с твоей?
Василиса ахнула, попыталась вырваться, но оборотень удерживал её как клещами. А потом резко оголил её руку до локтя и впился клыками в белую, почти прозрачную кожу дриады.
Она закричала. По её телу стал разливаться странный жар, и горечь, и жжение. Лис прокусил руку до зеленоватой крови, которая, смешавшись с каплями человеческой, приобрела вдруг ярко-красный цвет и закапала на лесную подстилку.
– У тебя больше нет причины вмешиваться в дела людей, – сказал оборотень, буквально замораживая её взглядом. – Теперь ты одна из них. Посмотрим, как ты выкрутишься.
Он отстранился, и неведомая, невидимая сила отшвырнула Василису к стволу ели, на которой она недавно дремала.
– Спасайся. Убегай, пока можешь. Иначе я не оставлю тебя в живых, – гадко ухмыльнулся лис, превращаясь в прежнего себя, ужимаясь до размеров маленького пушистого зверька.
Василису охватила паника. Её сердце билось громче, тяжелее. Тело казалось неповоротливым и грубым, как кусок неотёсанной деревяшки. Боль, прежде ей не знакомая, пульсировала на нервных окончаниях, бежала по венам. И ей самой до боли захотелось бежать.
Она развернулась, ударилась плечом о древесный ствол, и, обезумев, помчалась сквозь чащу, враз ставшую неуютной, враждебной, слишком холодной.
Ветки хлестали по щекам, отчаянно цеплялись за платье: «Стой, очнись, не беги туда! Ты не выдержишь того, что приготовил для тебя мир».
Над верхушками таёжного леса разгорался рассвет.
Прежде Василиса упивалась чувством собственной исключительности. Неуловимая, вольная, далекая от мелочного, житейского, земного. Теперь же она была такой как все.
«Как все! Как все!» – душераздирающе каркали вороны, кружась над деревьями.
Нет, невозможно. Не мог этот гадкий лис одним укусом превратить её в человека.
И тем не менее… Сандалии из живого плюща на ступнях высохли и рассыпались в пыль, твёрдая колючая земля впивалась в кожу, ставшую неимоверно тонкой и чувствительной. Василиса не могла воспарить в воздух, не могла исчезнуть, не знала, как, а главное, зачем теперь жить. Она с разгона врезалась в грудь какого-то мужчины – по ощущениям твердокаменную – и немедленно очутилась в плену горячих мощных рук.
Опять эта боль. Вездесущая боль, от которой сегодня останутся синяки. Василису держали слишком крепко.
Она прятала глаза. Мужчина разглядывал её лицо с пристальным вниманием.
– Ты?! – наконец произнёс он. И Василисе показалось, будто дрогнула земля. Голос незнакомца – чересчур громкий для нежных ушей – был полон ненависти.
Она осмелилась взглянуть прямо на него – и лишь тогда с ужасом поняла, что пропала. Её буравил взглядом деревенский староста, которого она среди прочих заманила однажды в лес, но которому ей не удалось стереть память. Которого лис – будь он трижды проклят – не сожрал.
– Ведьма! Это точно ты, – прорычал староста. Ярость кипела в его жилах, жгла его непримиримым огнём.
Он перехватил её за запястье и потащил прочь от лесной опушки, в деревню.
– Что ты со мной сделаешь? Сожжёшь на костре? – крикнула Василиса, силясь вырваться.
– Хуже, – не поворачивая головы, огрызнулся тот. – Я женюсь на тебе.
У старосты уже была жена. Затасканная, измученная, она жила практически в изоляции. В одиночку заботилась о своих пяти отпрысках, терпела побои от мужа, и хорошо, если ей удавалось поспать хотя бы четыре часа в сутки.
Василису наверняка ждала примерно та же горькая доля. Впрочем, дриада, пусть и бывшая, была горда, знала себе цену и ни с какой долей мириться не собиралась. Да и кто её заставит? Она ни за что не прогнётся под нелепые правила и чужой кулак. Она сбежит, обязательно сбежит. Когда? Да хоть прямо сейчас.