– Масаронг? – встрепенулась Василиса. – Как он? В порядке?
Она была настолько возбуждена, что даже переодеться забыла. Так и метнулась в ночной рубашке прочь из комнаты. Благо, сорочка больше напоминала мрачное монашеское одеяние. Плотная ткань, длинные рукава, подол до самых пят. К фасону не придерёшься.
Телохранителя выписали из лазарета. Счастье-то какое! А что насчет Пирэйна, интересно знать? Он-то хоть здоров?
Василиса мчалась по коридорам дворца, как растрёпанный весенний ветер, и рассуждала, что «просто здоров без дополнений» – это вряд ли. «Здоров и рассержен» – очень может быть.
Перво-наперво следовало выяснить, в каком эти двое расположении духа. Просить у них прощения за свою наглость. Уверять, что отныне ничего подобного по её вине не произойдёт, лишь бы они её принцу не выдали. Лишь бы языком трепать не вздумали.
А с пауком потом, потом разбираться будем.
Сквозь открытые форточки во дворец вливалась утренняя свежесть с древесными нотками, ароматом цветущих лилий и холодком солёного, бескрайнего моря. Утро признавалось Василисе в любви сонными птичьими трелями и ласкало плечи пока ещё робкими солнечными лучами. В полдень, осмелев, они принесут в столицу беспощадный, иссушающий зной.
Василиса совершенно не знала направления, в котором ей следует бежать. Поэтому, когда посреди пустынной анфилады её немо поприветствовал грозный полководец с выставленным вперёд кулаком, она без промедления схватилась за этот кулак и попросила указать путь в лазарет.
«Сейчас прямо, потом налево, ещё раз налево и до упора», – скучающе пробубнил каменный истукан.
– Благодарю!
Она подхватила подол, припустила по указанному маршруту и довольно быстро добралась до места назначения.
В лазарете всё дышало роскошью, чистотой и было тщательно продезинфицировано, начиная от дверных ручек и заканчивая ажурными подлокотниками элегантных велюровых кресел.
Улыбка Заклинателя Аномалий тоже была какой-то стерильной. Он вышел из врачебного кабинета, старательно его запер и величаво прошелестел в своей лекарской мантии мимо Василисы, окинув её снисходительно-высокомерным взглядом.
Плевать на взгляды, решила она. И ломанулась в первую попавшуюся палату.
– Ой, простите. Господин Пирэйн… Не знаете, его уже выписали?
– Вроде собираются, – сдавленно донеслось из кокона, представляющего собой сплошные бинты, намотанные поверх гипса. Где-то в этом гипсе располагался пациент.
– Ему нельзя разговаривать! – зашипел на Василису парень с соседней койки. – Идите отсюда!
– А в какой палате он лежит, не подскажете? – не унималась та.
– Двадцать шестая… – просипел обмотанный и… – Кха-кха-кха! – разразился сухим надсадным кашлем.
– Да чтоб вас! – вскричал нервный товарищ. Он вскочил с койки и понёсся на Василису, как на весьма нежелательное препятствие. Та сию же секунду выскочила за дверь и отбежала подальше.
– Медсестра! Медсестра! – завопил парень на весь коридор. – Пациенту из двадцать второй плохо!
«Ой, что я натворила! – подумала Василиса и заглянула в щель между стеной и неплотно прикрытой дверью в следующую палату. – Зато пациенту из двадцать шестой очень даже хорошо».
Повернувшись к окну, Пирэйн стоял к ней спиной в залитой солнцем комнате и деловито, с каким-то глобальным всеобъемлющим спокойствием, облачался в свой привычный костюм, состоящий из узких брюк и удлинённого верха цвета серого опала.
– Не помешаю? – пискнула Василиса, по стеночке протискиваясь в палату.
– Это из-за тебя там кому-то поплохело, бедствие ходячее? – вместо приветствия, не оборачиваясь, сказал Пирэйн.
В его интонации прослеживалась лёгкая издёвка, эдакий добродушно-покровительственный укол. Застегнув рубашку, он изящно повернулся на каблуках. Его отросшие лоснящиеся волосы были небрежно зачёсаны к затылку, а тонкая интригующая улыбка являла собой нечто зашифрованное, интерпретации не поддающееся. В антрацитовых внимательных глазах, вопреки опасениям Василисы, не было ни капли отчуждённости. Ничего, что могло бы насторожить и подготовить к худшему.
Завораживающе энергичный, полный живости и экспрессии, Пирэйн в один шаг преодолел расстояние от койки до двери, где его ученица тщетно пыталась мимикрировать под окружающее пространство. К стенке её припер, завел ей руки высоко над головой и, не переставая лукаво улыбаться, осведомился: