Сделав всего шаг сквозь арку в спальне, он каким-то немыслимым образом сумел перенестись туда, где вечером (а значит, грядущими страданиями) и близко не пахло.
Вжих! И вместо того, чтобы пройти в соседнюю комнату, они с Василисой попали на незнакомую глухую улицу. Чрезвычайно уютную улицу, на которой грех не постоять в обнимку после спонтанной хаотичной переправы.
В ходе их перемещения ось мироздания сдвинулась, равновесие пошатнулось, и ученица буквально впечаталась мастеру в грудь, а тот рефлекторно сцепил руки у неё за спиной. Так и замерли вдвоём в сладостных оковах друг друга.
Стояло раннее утро. Рассвет лучисто разгорался над скатными крышами прелестных кирпичных домиков, увенчанных башенками, флагами и флюгерами. Будто взяв пример с новоприбывших, домики тесно жались друг к дружке, образуя нечто наподобие коридора под открытым небом. На улице не было решительно никого. Заспанно перекликались птицы. Идеально вымытые окна бликовали на солнце, и россыпи солнечных зайчиков ложились на тротуар.
– Обалдеть, – высказалась Василиса, нехотя отлепляясь от мастера стихий.
– Провалиться мне на месте! – воскликнул в свою очередь Хоанфи.
– Не надо проваливаться. Хорошее же место. Вот если бы нас в какую-нибудь заброшенную дыру занесло, тогда я бы, пожалуй, тебя поддержала.
– Твоих рук дело? – сердито обернулся к ней великий стихийник.
– Вот ещё! Я и пальчиком не пошевелила, если что, – с прохладцей отозвалась та. – Но получилось недурно, согласен? Я бы здесь подольше задержалась, – добавила Василиса и неспешно прошлась вдоль чистой каменной лестницы.
Лестница была огорожена кружевными, почти невесомыми перилами и вела к двери из чёрного дерева, которую сторожила зелёная туя в кадке – безупречно, надо сказать, подстриженная.
В воздухе разливалась летняя свежесть. Он был напитан духом свободы, безудержной, неистовой свободы, о которой так мечтала Василиса. Вот, чего ей больше всего не хватало в мире постоянных запретов, правил и ограничений.
– Не заморачивайся. Не имеет значения, каким способом ты нас перенёс. Это место прекрасно, – сказала она.
Хоанфи её беспечности не разделял. Он намеревался как раз-таки заморочиться, подвергнуть своё внутреннее устройство тщательному анализу и выяснить, что послужило спусковым механизмом переправы. Как он умудрился перемахнуть через преграду пространства-времени, не прибегая к подручным телепортационным приспособлениям? Тем же качелям, например.
Пораскинув мозгами, он пришёл к выводу, причем довольно нетривиальному.
– Слушай, а знаешь, что? Похоже, стихийника вроде меня не так-то просто обнулить, – просиял он. – Ты забираешь у меня одно – и пустоту тут же заполняет другое. Я буквально нахожусь в потоке даров, так что, судя по всему, вопрос с компенсацией отпадает. Выдыхай, дриада. Я – самовосполняемый.
– Ты не самовосполняемый, а самовлюблённый и самонадеянный, – прыснула Василиса.
– Не смейся! – надулся Хоанфи. – Откуда, как ты думаешь, у меня способность к телепортации? Никогда не было, и тут вдруг нате вам! Ты меня, вообще-то, трёх даров лишила. Трёх! Не представляешь, как я был зол, когда понял, что ты и воду мою прикарманила…
– Интересные у тебя умозаключения. Хочешь сказать, мне и дальше можно тебя, как липку, обдирать? – обрадовалась та.
– Если хочешь пробудить во мне божественные энергии, вперёд! – уперев руки в бока, провозгласил Хоанфи.
– Но всё-таки, что это за город? Где мы? – заозиралась Василиса.
– Понятия не имею. Но сдаётся мне, мы тут совсем одни.
В доказательство он взлетел по лестнице первого из подъездов, мазнув полой балахона по аккуратной, кругло остриженной туе. Повернул позеленевшую от старости бронзовую ручку – и без особого труда распахнул дверь, сопроводив своё действие приглашающим жестом. Мол, видишь, никого нет, заходи, располагайся.
На деле жест вышел довольно угрожающим. Не столько потому, что за дверью вмиг разверзлось тёмное штормовое море, сколько оттого, что в этом море клацала челюстями зверского вида рыбина.