«Славные вы мои, как спалось? Сегодня отличная погода. Может, выпустить вас полетать? В лесу сейчас свежо… Только на чердак не залетайте, договорились? Заснёте там вечным сном, а мне потом вас среди одеял да подушек искать».
Женщина открутила крышку банки – и оттуда в воздух взвились светлячки.
– Ух ты! – поразилась Василиса и с мечтательной улыбкой затворила последнюю на сегодня дверь. – Я всё! – помахала она Хоанфи.
Он рассеянно помахал ей в ответ, но, опомнившись, напустил на лицо мрачную мину. Он ведь изначально что-то хотел. Вот именно. Он хотел втолковать Василисе, что она пошла не тем путём и вбирать в себя все дары ей абсолютно незачем, потому что так она дриадой не станет. А как станет? Альтернативы, увы, не было.
Тогда, может, не следует раньше времени лишать её надежды? Пусть пробует всё, до чего сумеет дотянуться, пусть развивается. Хуже-то не будет. Самое гнусное – отобрать у человека цель, не предложив взамен ничего равнозначного.
Глава 19. Не враг ты мне больше
Они пробыли там около восьми часов, потому что Хоанфи опасался, что, если он вернётся ночью, его ужасающие метаморфозы произойдут чересчур быстро – и тогда ни одна живая душа не убережётся от лезвий.
Василиса согласилась переждать. На пустынной улочке день разгорался лениво, без какой бы то ни было спешки. Раз в четверть часа по небу, как дозорный, проплывало одинокое облачко. И когда стрелка на циферблате, с которым сверялся Хоанфи, отмерила восемь больших делений, солнце в локации всё ещё не отлипло от горизонта, зависнув в начале своего маршрута.
– Хочу вернуться сюда как-нибудь, – сказала Василиса, открывая дверь в дворцовую спальню.
– Только свистни, – отозвался Хоанфи. – Примчусь и организую тебе проход по первому требованию.
Та лишь с сомнением поджала губы.
Во дворце великий стихийник изъявил желание расследовать запутанное дело с исчезновениями. Сиганул через окно (благо, располагалось оно невысоко) и бойкой походкой направился в город.
Теперь Василису в кои-то веки не окружали ни гигантские пауки, ни мужчины, которые много о себе воображают. Она вздохнула, ступила в арку, которая из спальни вела в смежную комнату, и очутилась на уже знакомой улочке с порталами. В вышине всё так же, с интервалом в пятнадцать минут, проплывало по облаку, зеленел на стенах плющ, нагревалась каменная мостовая. Сверкающее утро, полное свежести и тишины, было поставлено на паузу, словно кто-то сохранил его специально для Василисы.
Помедлив, она вновь отперла дверь в спальню и вернулась к себе.
«Это не Хоанфи. Это я, – триумфально усмехнулась она. – Я и мой дар ключницы. Но почему разлом в арке образовался только сейчас? Что изменилось?»
Присев на край постели, она подпёрла голову рукой, чтобы хорошенько поразмыслить над ситуацией, но со двора вдруг послышались резкие голоса, звон холодного оружия и до боли знакомые крики: «Эй, погодите! Вы не так поняли! Я пришёл с миром! Это всё проклятущая тога из женского гардероба!»
Василиса высунулась в окно. Хоанфи резво отскакивал от прущих на него стражников с алебардами наперевес. Балахон, в который он облачился после превращения в человека, действительно шёл ему, как корове седло, но едва ли стражников разозлило именно это.
– О небо! – поздно сообразив, воскликнул Хоанфи. – Я забыл про «визо»!
«Ну ты попал», – подумала Василиса и внутренне содрогнулась, когда осознала, что почти ему не сопереживает. Да что ж с тобой такое, окаменевшая ты душа! Друг он тебе, в конце концов, или не друг?
«Если его арестуют, пойду к принцу и буду умолять его, чтобы он умолял короля, папашу своего венценосного, чтобы тот Хоанфи помиловал, – решила она. – Хотя вряд ли такая самоотверженность пойдёт мне на пользу».
Василиса опасалась, и не безосновательно, что, прознав о её связи с арестантом, принц заточит на неё острый зуб и саму, чего доброго, бросит за решётку. Как сообщницу чрезвычайно опасного маньяка.