Она пробормотала всё это, не утруждая себя пробуждением.
И Василисе вдруг стало любопытно. Она свесилась с боковины кресла и невинно уточнила:
– Сколько тебе лет?
– Пять тысяч шестьсот тридцать два, – пробубнила та, даже не подозревая, что в её подруге взыграло коварство.
– Какие у тебя вредные привычки?
– Я пою в ванной и сморкаюсь, как грузчик.
«Хи-хи!»
– Кто тебя бесит?
– Дадкалато. П-придурок. Пф!
– Кто тебе нравится?
– Дадкалато… – Интонация поменялась, выражение лица как будто тоже. А смысл остался прежний. Раздражение и симпатия в одном флаконе – иногда это именуют любовью.
Василиса опешила. Вот так поворот! Интересно, сам объект воздыханий хоть в курсе? Ой, вряд ли. Он ведь вечно занят музыкой, танцами или изобразительным искусством. А если не погрязает во всём вышеперечисленном, то таскается хвостиком за принцем. Такая уж у него профессия – сильных мира сего ублажать.
У Василисы родилось желание побыть сводницей, но она задушила его на корню. Прошлый опыт подсказывал: вмешательство в постороннюю личную жизнь редко приводит к положительным результатам.
В ней сработал предохранитель: отныне никаких поползновений в сторону налаживания чужих отношений. И неважно, люди они или не люди.
Машина времени снова превратилась в огромный весёленький трейлер, который рассекал пространство-время под руководством Василисы – более-менее сносным лишь благодаря чётким указаниям Дивины. Даже во сне она проявляла необычайную сосредоточенность на деле. Что она, что её братец. Уникумы.
Гусь Джулиус затаился. Почуял, наверное, что вот-вот прибудет домой и его наконец-то выпустят из клетки. Ни вам «га-га», ни «гы-гы». Было в этой тишине что-то зловещее.
Когда машина времени перестала жужжать и вибрировать, а дата на электронном календаре окрасилась в зелёный и потухла, Василиса выключила двигатель и осторожно, с молчаливого согласия изобретательницы, выглянула наружу. Подвал, кирпичные стены, рассеянный свет потолочных ламп. Приехали.
Стиснув зубы от натуги, она выволокла Дивину из трейлера и оттащила её к груде подушек, сваленных в углу. Там, устроив спящую поудобнее и прикрыв её пыльным ветхим пледом, Василиса отошла перевести дух.
– Га-га-га! – злостно потребовал Джулиус. «Выпускай меня, мымра!» – наверное, так это переводится.
Ладно-ладно, шлёпай на волю, зловредный, кусачий – «Ой! Ауч! Да перестань уже!» – гусь. Твой девиз – бороться до последнего? А вот выкуси!
Василиса подгадала момент, совершила обманный манёвр и выпихнула пернатого в кладовую, после чего хорошенько его там заперла.
Да уж, с таким питомцем и врагов не надо.
Она присела на раскладной металлический стульчик, предварительно сбросив с него ворох неопознанного тряпья. Выровняла дыхание, осмотрелась. Дивина содержала мастерскую в весьма условной чистоте. Тут и там валялись какие-то детали, гайки, шестерёнки и отвёртки для всевозможных нужд. Было прохладно, пахло керосином (пока что лишь в прямом смысле). Из маленького окошка под высоким потолком сочилась ночь.
Интересно, сколько времени прошло с момента, как они отбыли в прошлое? Изобретательница, помнится, уверяла, что их исчезновения никто не заметит. Стало быть, миновало, как она и говорила, несколько часов. Худший вариант развития событий. Но не смертельный.
Василиса в изнеможении откинула голову, прижавшись затылком к кирпичной кладке. И тут её как громом оглушило: Хоанфи! Лезвия! Ночное проклятие! Какой кошмар, его ведь надо было ещё во время сумерек в камень замуровать!
Она вскочила и бросилась к выходу. Догулялась, называется.
С него станется улизнуть из-под надзора обалдевшей от зноя стражи, а потом бродить по дворцу с ножами, торчащими из спины, зверской физиономией и обострившейся маниакальной фазой. «Кто не спрятался, я не виноват». В общем, спасать! Срочно спасать! Его от всех. Всех от него…
Уже в переходах подземелья Василиса, правда, притормозила. Так, стоп! С каких это пор она несёт ответственность за взрослого дееспособного мужчину? Неужто он стал таким беспомощным, что не догадался сам, без неё, соблюсти меры безопасности?