Слезами орошалось преимущественно плечо Масаронга. Горячее мускулистое плечо под лямкой спортивной майки.
Он мужественно терпел. Он не требовал объяснений. Просто стоял и обнимал Василису с максимальной теплотой, на какую был способен. И ждал, когда же её перестанет трясти, когда иссякнет этот солёный водопад, чтобы можно было спокойно поговорить.
А потом вдруг краем глаза углядел, как её слеза, упав на пол, всего на секунду превратилась в семя и пустила крохотный корешок, после чего тотчас вернулась в своё исходное жидкое состояние. Телохранитель сморгнул. Почудилось? Галлюцинации начались? Никак нет. В доказательство на паркет скатилась другая слеза, и с нею произошли ровно такие же метаморфозы. Хороший знак. Интересно, заметила ли Василиса?
Её плечи ещё долго вздрагивали в уютном сиянии светильников, в сильных руках Масаронга. Ещё долго разносился по комнатам её плач. И не знала она, что оплакивает смерть того, кто сочинял для неё песни, смешил её шутками, когда ей было плохо и больно, а потом вышел навстречу монстру, чтобы его отвлечь, перебить ему запах желанной добычи, обратить его внимание на себя. И тем единственным отвести от Василисы его помыслы, ослабив голод.
Позже она окрепнет, дары в ней расцветут, и тогда клыки лиса станут ей не страшны. А пока…
Плачь, дриада. Плачь, человек, обретший цель. Ты непременно добьёшься своего. А слёзы – один из твоих этапов. Они – преодоление. Они – ступень, которая позволит тебе взлететь на немыслимую высоту. И их нечего стыдиться.
Масаронг усадил Василису на диван, утёр очередную дорожку из слёз на щеке подушечкой большого пальца, а потом достал из ящика комода носовой платок – отутюженный, пахнущий стиральным порошком – и протянул ей.
– Посиди немного, сейчас вернусь.
Вернулся он с ворохом шуршащих, приятных на ощупь одежд свободного кроя и хрустящим пакетом, где обнаружились тапочки. Для кого он берёг столь замечательный комплект всё это время, неизвестно. Но тапочки оказались гостье велики разве что самую малость, а одежда пришлась ровно в пору – и это факт, с которым трудно поспорить.
Теперь Василиса напоминала утончённую, изнеженную барышню из королевской семьи. От дерзкой неформалки в ней уцелел только пирсинг пупка и носа (скривиться от гадливости, вынуть, выбросить – вот так, вот молодец), а ещё татуировка на виске. Но сводить её не хотелось – ни в салоне, ни при помощи чар. Пусть остаётся как память. Да и серёжки в ушах, по большому счёту, никому не мешают. Так что пускай тоже повисят.
Затем Масаронг снова отлучился – на сей раз на кухню. И пришёл оттуда с инкрустированным подносом. На подносе дымилась чашка ароматного мятного чая, куда накапали успокоительной настойки. Телохранитель и сам, похоже, хлебнул успокоительного. Его душа словно выгорела на солнце – красок не осталось почти никаких, лишь чёрная да белая. И чёрная преобладала.
«Я, Пирэйн, Дадкалато – мы трое отлично знаем, что принц Фанпайя вовсе не принц и не Фанпайя и что в народе его зовут оборотнем Фиром. У нас против него заговор, мы намерены его сломить, пока он чувствует себя неуязвимым. Но без твоей помощи – без участия самой целеустремлённой и даровитой из его жертв – нам лиса не одолеть. А ты напугана, ты в смятении, я не могу прочесть твои мысли, чтобы понять, что конкретно произошло. Как же рассказать тебе о наших планах и не напугать ещё больше?»
Вместо того чтобы выложить всё, что так его гнетёт, Масаронг просто вручил ей чашку, сел рядом с нею и замкнулся в своей скорлупе. Если бы сейчас она заглянула ему в глаза, непременно споткнулась бы о безучастность и обмерла бы от черноты двух зрачков-колодцев. Глубоких, как сама Вселенная.
Масаронг молчал, глядя в пол. Плыл по комнате запах мяты. Тикали часы. Василиса отхлёбывала из чашки, чувствуя внутри колоссальное опустошение. По её миру словно тайфун промчался. Выкорчевал деревья, грубо отодрал от фундамента сладкие пряничные домики в долине Блаженства, унёс маяк с утёса Одиночества. Всё унёс, но за собой, однако, подмёл, тщательно застелив песками следы разрушений.
Устроил, по сути, тот же стерильный гостиничный номер, невзрачный и безжизненный, практически копию обители Масаронга.