После недавних событий она свернулась калачиком на кровати и кусала губы, чтобы не заскулить от боли. Множество проколов и порезов на её теле воспалилось и кровоточило, но она даже не пыталась с ними ничего сделать. В ней всё ещё господствовал ужас пополам с оцепенением. И вместо того чтобы прибегнуть к медицинскому спирту, вате и бинтам во славу дезинфекции, она старалась не шевелиться и не совершать активных действий.
Но кажется, Василиса всё-таки застонала. Потому что Хоанфи внезапно распрямился, вскочил, будто пожарную тревогу забили, и бросился к ученице с довольно-таки свирепым выражением на перекошенной физиономии. Даже стыковку не запросил, гад! Прямо сверху на неё полез. Надо ли говорить, сколько боли (по большей части, физической) она при этом испытала?
«Ну всё, – промелькнула мысль у неё в уме. – Спятил. Добить меня хочет».
– Ай! У-у-у! Ты чего? – со слезами на глазах вопросила Василиса, когда обнаружила, что больше не лежит в своей энергосберегающей позе.
На смущение сил у неё уже не хватило. Только на вопрос.
Впрочем, ждать внятных ответов от Хоанфи в состоянии аффекта имело столько же смысла, сколько пытаться призвать его к благоразумию.
Он взобрался на покрывала и вынудил её улечься на спину. А сам навис над ней с таким кровожадным видом, будто вот-вот растерзает, после чего с силой рванул шелковую ткань у неё на груди.
Завязки? Пуговицы? Не-а, не слышали. Грубые, варварские методы – вот наше жизненное кредо.
Раздев Василису до пояса, он ошарашенно склонился над ней. Впервые женские формы увидел? Если бы. Хоанфи впервые увидел женские формы с таким количеством ран. Которые, к слову, сам же и нанёс.
– Дикость какая! – резюмировал он с невыразимым смятением во взгляде.
Василиса решила, что оценка была выставлена её внешности, и до смерти расстроилась. Она оскорблённо подняла голову, но ей недостало запала, чтобы подобающе отреагировать на столь нелестный отзыв.
А Хоанфи, меж тем уже мчался от кровати через арку в смежную комнату. Он приволок аптечку и бухнул её на покрывала рядом с пострадавшей.
– Готовься, – вздохнул он. – Лечить тебя будем.
Василиса неподвижно лежала на постели, расправив руки, как крылья, и прикрыв глаза. Изредка она морщилась, её ресницы подрагивали. Но в основном она сносила медицинские процедуры довольно стойко.
Её боевые ранения Хоанфи обрабатывал в искристой солнечной тишине, под аккомпанемент бамбуковой музыки ветра, доносящейся из садовой беседки. Под дремотные птичьи трели и беззаботную попугайскую возню у журчащего фонтана.
После ночи ужасов, после бури и бурных переживаний утро полнилось непозволительным, сладостным покоем. Хоанфи грызло чувство вины, и он не мог простить мирозданию этот контрастный душ.
И себя он простить не мог.
– Больше такого не повторится, – хором выпалили они с Василисой и укоризненно уставились друг на друга.
– Ты-то тут при чём? – снова синхронно выдали они.
– Если бы я вернулась вовремя…
– Чушь, – перебил Хоанфи. – Это я виноват. Надо было заранее побеспокоиться о том, где переждать приступ. А теперь… Я совершил ошибку. Велик шанс, что совершу ещё раз. Тебе лучше не связываться со мной, дриада. Найди себе того, кого раз за разом не придётся спасать от самого себя.
Василиса стремительно села и поморщилась от жжения в обработанных, заклеенных пластырем ранах. В её глазах, наполненных влагой, отразилось бдительное, встревоженное лицо учителя.
– Ты сам говорил: всё моё – твоё.
– Забудь, что я говорил! – запальчиво воскликнул тот. – Наш договор аннулируется. Ты не моя собственность. К тому же, тебе больше нечего у меня брать, – вполголоса добавил он.
– Нечего, – согласилась Василиса. – Кроме, пожалуй, опыта. Так что даже не мечтай, не отстану я от тебя.
– Но я чудовище…
– Поверь мне, я способна отличать чудовищ от тех, кто всего лишь испытывает чудовищные неудобства.
– Но то, что я вытворял…
– Я не в обиде.
– И тебя это не испугало?
– Со мной случались вещи и пострашнее, – улыбнулась Василиса.