— Погоди, погоди, у тебя же нет никаких доказательств и даже намеков, чтобы сочинять такую историю, — перебила голова чтобы думать.
— Конечно, но все очень сходится, верно?
Голова чтобы думать не могла не согласиться:
— Действительно, бывают минуты, когда мне нравится следить за твоими рассуждениями.
— Это просто самолюбование, — ответила голова чтобы мечтать, стараясь не показать, как она польщена, — но тем не менее, прежде чем принять твою теорию, надо поговорить с Сирли.
Ночью зверек прибежал опять. Когда зу хочет играть, его ничто не остановит.
Очаровательный Малыш дал ему цветок кувшинки, и Сирли с наслаждением покусывал лакомство, а мексианин тем временем почесывал ему плечо в том месте, где расходятся шеи.
— Что говорила тебе Линофрина перед тем, как ушла?
— Она сказала, что мы скоро вернемся домой. Наверное. Но для этого надо кое-что сделать, а потом она будет искать машину для возвращения. А где это — дом?
— Ты не помнишь? Это далеко. Очень далеко. Там все счастливы.
— А я всегда счастлив, я меня люблю. Я красивый зу. Поиграем?
— Да, — сказал Очаровательный Малыш и устремил взгляд в глаза Сирли. В них были пестрые каскады и колокольчики и лучи солнца вспыхивали радугами в мыльных пузырях; а в его глазах зу видел серебряные каналы и улицы, вымощенные цветами.
После терпеливых расспросов Очаровательному Малышу удалось узнать историю Линофрины. Она, как и он, совершила вынужденную посадку на Земле, но ее корабль разбился. Однако у нее был запас атомного топлива. А у Очаровательного Малыша был реактор. Вместе они могли бы улететь и увезти с собой Сирли.
— Надо найти Линофрину, — сказала голова чтобы думать.
— Это очень просто, — сказала Сирли. — Она за мной вернется. Она мне велела смотреть повсюду, не встретится ли где-нибудь еще мексианин. Она и оставила меня на ярмарке потому, что мексиане любят ярмарки. Она будет тебе рада. Ей, наверное, скучно одной. Поиграем еще?
У головы чтобы думать вдруг возникли всякие безумные идеи, и в том числе желание придушить извивающуюся зверушку с небесно-голубой шерстью. Но она сдержалась: ведь ей самой пришлось начать их знакомство с этого вопроса.
После этого существование Очаровательного Малыша стало по-прежнему монотонным. Если не считать того, что теперь он играл с Сирли. Если не считать того, что он чаще видел Жоли, так как она каждое утро приходила за своим хорьком. Если не считать того, что Клавдий неоднократно грозился проворить с помощью кулака, которая из его голов — настоящая. Если не считать того, что он ждал Линофрину.
И однажды утром Жоли и Клавдий явились в фургон, твердо решив на сей раз рассчитаться с похитителем хорька. Но они ушли немедленно и без зу, потому что в фургоне было два Очаровательных Малыша. Конечно, они знали, что это какой-то фокус, но впечатление все равно было довольно сильное.
В тот же день Очаровательный Малыш уехал, не позаботившись захватить с собой свой шатер. Между делом он исподтишка лягнул балаган Клавдия, который воспользовался этим случаем, чтобы рухнуть. А Жоли так никогда и не узнала, кто усыпал ее палатку кувшинками.
Линофрина была приятной спутницей. Она совершенно бессовестно строила ему глазки, но это вовсе не было неприятно голове чтобы мечтать. Да и другой тоже, что очень улучшало общую атмосферу.
И они отправились в тряском фургоне за атомной батареей, которая была спрятана в одном из гротов неподалеку от Дордони.
Очаровательный Малыш еще раз проверил, хорошо ли закрыты иллюминаторы, и выбросил на обочину мебель, которая не была им нужна, и жестяную коробку со скудными сбережениями. Больше она ему не понадобится. Потом он пошел выпрячь лошадь.
— Здравствуй. Я оставлю тебя в лесу. Тебе больше не придется таскать этот фургон, — сказал Очаровательный Малыш.
— О, это было вовсе не трудно. Эти специальные сплавы — просто чудо легкости, — ответила лошадь.
— Да ты и в самом деле говоришь? — удивилась голова чтобы думать.
— Конечно, только очень редко — я по натуре чрезвычайно молчалива, — сказала лошадь, прядая ушами.
— Ну, счастливо. А может быть, ты хочешь полететь с нами? Ты же знаешь, в фургоне места хватит.
Однако лошадь отклонила приглашение, хотя была явно тронута.
— Спасибо, но я уже старею. Я предпочту окончить свои дни тут, на родине. Скажи всем остальным от меня «до свидания». От слова «прощай» я становлюсь печальной, как уличный фонарь ночью. Счастливого пути!
Она удалилась мелкой рысцой, стараясь не оглядываться, чтобы не увидеть, как будет взлетать фургон.