– Туфли, – сказала одна из участниц встречи.
– Шопинг, – предложила другая. – Но такая игра уже есть в онлайн-каталогах.
– А давайте соберем все лучшее в одном месте!
– И добавим эксклюзивную бижутерию!
– И детскую одежду!
Вот примитив-то где, поморщилась Минди.
– Неужели, кроме шопинга, нас ничего не интересует?
– Себя не переделаешь, – мудро заметила одна из собеседниц. – В генах заложено, что мужчины – охотники, а женщины – собирательницы. Шопинг – это форма собирательства.
Все рассмеялись.
– Я предлагаю решиться на что-нибудь провокационное, – сказала Минди. – Нужно придумать ход не слабее, чем на сайтах светских сплетен Perez Hilton или Snarker...
– Что именно? – вежливо осведомилась одна из участниц планерки.
– Не знаю, – сказала Минди. – Начать откровенный разговор о том, как трудно принять свой возраст, когда тебе за сорок, или о жалком подобии секса в браке...
– А чем плох супружеский секс? – удивилась одна из женщин.
– Просто это расхожее мнение, – пояснила другая.
– Тут все от женщины зависит. Нужно поддерживать интерес в партнере.
– А где брать время?
– Одно и то же снова, снова и снова, словно каждый день овсянку ешь...
– Каждый день?!
– Ну, раз в неделю. Или раз в месяц...
– Так о чем мы здесь говорим? О том, что женщина хочет разнообразия? – уточнила Минди.
– Я пас – слишком стара, чтобы раздеваться перед незнакомцами.
– Все это только фантазии, которые никогда не воплотятся в жизнь. Мы и не заикнемся о подобных желаниях.
– Это слишком опасно – для мужчин.
– Женщины просто не хотят уподобляться мужчинам. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая пользуется услугами мужчин по вызову? Гадость какая!
– А если бы мужчина был копией Брэда Питта?
– Лучше Джорджа Клуни!
– Значит, если мужчина – кинозвезда, это уже не гадость? – подытожила Минди.
– Совершенно верно.
– По-моему, это лицемерие, – отрезала она.
– Да все равно это только теории, рассуждения на кухне...
Все немного нервно засмеялись.
– Ну что ж, у нас родилось несколько интересных идей, – сказала Минди. – Встретимся через две недели и посмотрим, что из этого выйдет.
Когда женщины вышли из кабинета, Минди долго сидела, глядя на входящие е-мейлы, которых получала по две с половиной сотни в день. Обычно она старалась держать марку, но сейчас чувствовала, что тонет в море никому не нужных мелочей.
Какой в этом смысл? – думала она. Каждый день одно и то же, и конца этому не видно. Завтра снова будет двести пятьдесят писем, послезавтра – еще двести пятьдесят, и так до бесконечности. А если однажды она просто не станет их разбирать?
«Я хочу власти, – думала Минди. – Хочу, чтобы меня все любили. Почему этого так трудно добиться?»
Она сказала помощнице, что уходит на собрание и вернется после обеда.
Миновав бесчисленные двери кабинетов, Минди спустилась на лифте на первый этаж огромного нового офисного здания, где первые три этажа занимали универмаги, рестораны и бутики, предлагавшие богатым туристам часы за пятьдесят тысяч долларов. Затем на эскалаторе она добралась до сыроватого чрева подземных коридоров и по бетонному туннелю прошла в метро. Минди ездила в метро десять раз в неделю в течение двадцати лет – около десяти тысяч поездок. Не то, о чем мечтаешь в молодости, преисполненный решимости добиться успеха. Минди нацепила на лицо выражение невозмутимости, отчего оно стало напоминать неподвижную маску, и взялась за металлический вертикальный поручень, надеясь, что сегодня около нее не будет тереться какой-нибудь тип, прижимаясь низом живота к ее бедрам, как иногда, повинуясь инстинкту, делают двуногие и четвероногие кобели. Эти молчаливые домогательства терпит каждая женщина, которой приходится ездить в метро. Никто ничего с этим не делает и даже не говорит: так ведут себя в основном те, в которых больше животного, чем человеческого, и мало кому интересно слушать рассказы о поведении извращенцев или о возмутительных проявлениях низменности мужской натуры.
– Но зачем же ездить на метро?! – воскликнула помощница, когда Минди не без злорадства сообщала ей об очередном инциденте. – Ведь вам положена машина!
– Стану я сидеть в манхэттенских пробках! – ответила Минди.
– В машине можно работать, говорить по телефону...
– Нет, – отрезала Минди. – Я люблю видеть собеседника.
– Мучиться вы любите, вот что, – заявила помощница. – Вам нравится, когда вас оскорбляют. Вы мазохистка!
Десять лет назад подобное сочли бы грубым нарушением субординации, но не сейчас, не в условиях новой демократии, когда каждую мелочь приравняли к зрелым, опытным людям, когда трудно найти молодежь, увлеченную своей профессией и согласную терпеть хотя бы минимальный дискомфорт.
Выйдя из метро на Четырнадцатой улице, Минди прошла три квартала до спортивного зала. Она машинально переоделась и встала на беговую дорожку. Увеличив скорость ленты, Минди перешла на бег. «Какая точная метафора нашей жизни, – подумала она, – бежишь как сумасшедшая, но не продвигаешься вперед ни на дюйм».
В раздевалке Минди приняла душ, тщательно заправив волосы под пластиковую шапочку. Вытеревшись, она оделась и, думая об остатке рабочего дня – собрания и е-мейлы, которые ведут лишь к новым е-мейлам и собраниям, – вдруг почувствовала, что у нее нет сил. Присев на узкую деревянную скамейку в раздевалке, она позвонила Джеймсу.
– Чем занят? – поинтересовалась она.
– Мы уже все обсудили. Собираюсь на ленч.
– Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.
– Что? – насторожился он.
– Забери у швейцара ключи от квартиры миссис Хотон. Нечего им у него валяться. Мне все равно придется показывать триплекс риелторам. Родственники миссис Хотон просят продать квартиру побыстрее, я тоже не хочу, чтобы жилплощадь долго пустовала. На недвижимость сейчас большой спрос, но никогда не знаешь, в какой момент цены начнут падать. Сделка с триплексом должна создать прецедент – это положительно скажется на стоимости остальных квартир в нашем доме.
Как обычно, Джеймс перестал слушать, едва речь зашла о недвижимости.
– А сама ты не можешь забрать ключи, когда вернешься?
Неожиданно для себя Минди пришла в ярость. Она многое прощала за годы супружества. Она прощала Джеймсу нежелание общаться и двухсложные слова в ответ на ее попытки поговорить. Она прощала ему лысину, дряблые мышцы, патологическое отсутствие романтизма – муж никогда не говорил «Я люблю тебя», если Минди не произносила этого первой (и то набегало не более трех-четырех раз в год). Она смирилась с тем, что супруг уже не заработает много денег и не станет маститым писателем. Она заранее смирилась даже с тем, что и второй роман Джеймса скорее всего тоже провалится. Минди смирилась со всем, превратившись в пустое место.
– Я не могу успеть везде, Джеймс! И просто не в состоянии продолжать так жить!
– Может, тебе к врачу сходить? – предложил он. – Проверить здоровье?
– Со здоровьем у меня все нормально, – сказала она. – Дело в тебе и твоем поведении. Почему ты не помогаешь, когда я тебя прошу?
Джеймс вздохнул. В мыслях он уже был на предстоящем ленче с издателем, но Минди обязательно нужно все испортить. Феминизм, с досадой подумал он, вот в чем корень всех бед. Когда он был моложе, равенство означало секс, много секса, сколько выдержишь. А сейчас к этому прибавилось такое, к чему Джеймс не был готов, и каждая мелочь отнимала драгоценное время. Единственная заслуга феминизма в том, что мужчины наконец-то поняли, как плохо быть женщиной. Но мужчины это знали всегда. «Тоже мне откровение».