И подобно тому, как делал это воин, Илия тоже огляделся по сторонам. Никого. Он хотел было удостовериться, что левиту уже ничем нельзя помочь, но вернувшийся страх пересилил, и, пока никто не появился на улице, Илия бросился бежать.
Много часов кряду шел он, выбирая заброшенные дороги, покуда не достиг берега мелкой речушки Хораф. Он стыдился своей трусости, но радовался тому, что жив.
Он утолил жажду, сел на берегу и только теперь осознал, в каком положении оказался: завтра ему захочется есть, а как снискать себе пропитание в пустыне?!
Он вспомнил о своем ремесле, которое пришлось бросить, о мастерской, которую пришлось оставить. Кое с кем из соседей он дружил, но все равно — рассчитывать на них нельзя: слух о его бегстве уже наверняка распространился по городу, и все теперь ненавидят его за то, что сумел спастись, тогда как по его вине истинно верующие люди обрели мученическую кончину.
Все, что он делал до сих пор, разрушено — хотя он полагал, что всего лишь исполняет волю Господа. Завтра — а может быть, через несколько дней или недель — постучат в дверь его мастерской ливанские купцы, и кто-то им скажет: хозяин бежал, оставя за собой страшный след: сотни невинно убиенных пророков. А может быть, скажут, что он пытался уничтожить богов, оберегавших землю и небо, и весть об этом пересечет границы Израиля, и тогда можно навек проститься с мечтой о женитьбе на той, кто красотою равна дочерям Ливана.
«Но ведь есть корабли».
Да, есть корабли. Преступников, взятых на войне пленных, всякого рода беглых брали в корабельщики, ибо занятие это еще опасней, чем быть воином. В битве на сухопутье всегда остается возможность убежать и выжить, а морские пучины бездонны, населены чудовищами, так что, когда стрясется беда, не остается никого поведать о ней.
Да, есть корабли. Но они принадлежат финикийским купцам. Илия — не пленный, не каторжанин, не беглый. Он — тот, кто осмелился возвысить свой голос против Ваала. Если это выяснится, его обезглавят и выбросят за борт, ибо моряки поклоняются Ваалу, насылающему шторма и бури.
Стало быть, в сторону моря идти нечего. На север путь заказан, там — Ливан. И на восток — тоже: там уже на протяжении жизни двух поколений кипит междоусобная распря нескольких племен Израилевых.
Илия вспомнил, какое спокойствие осеняло его душу, когда солдат готовился пустить стрелу. Что такое смерть в конечном счете? Всего лишь мгновение. Даже если он почувствует боль, она тотчас же исчезнет, и Господь примет его в лоне Своем.
Он лег наземь и долго смотрел на небо. Подобно левиту, тоже хотел заключить с самим собой пари. Нет, не о том, существует ли Бог — в этом он не сомневался, — а о смысле собственной жизни.
Он видел горы, видел землю, выжженную непрекращающейся засухой, о которой возвестил ему ангел, но благодаря тому, что много лет подряд шли благодатные дожди, все еще сохранявшую кое-где свежесть. Видел Хораф, чьи воды скоро обмелеют. Исполненный благоговения и любви, он прощался с миром и просил Бога упокоить его душу, когда настанет время.
В чем смысл моего бытия, спросил он себя и не нашел ответа.
Куда же мне идти, спросил он себя и обнаружил, что обложен со всех сторон.
Что ж, завтра он возвратится и предаст себя в руки врагов, хотя страх смерти вновь вернулся к нему.
Он попытался возвеселить свою душу мыслью о том, что еще несколько часов будет жить. Не получилось, ибо он только что обнаружил, что человек — едва ли не всегда — лишен способности принимать решение.
Проснувшись наутро, Илия вновь взглянул на Хораф.
Завтра или через год река пересохнет, и в ложе реки вместо воды останутся мелкий песок и круглые камешки. Останется название, и жители по-прежнему будут говорить о Хорафе как о реке, а указывая кому-нибудь дорогу, пояснять: «…Это на берегу ближней реки». Путники придут сюда, увидят мелкий песок и круглые камешки и подумают: «Видно, когда-то, в незапамятные времена, здесь протекала река». Не будет только самого главного и единственного, что делает реку рекой, — не будет струения ее вод, утоляющих жажду.
Вот и души — в точности как реки и растения — нуждаются в особом орошении надеждой, верой, смыслом жизни. Когда этого не происходит, душа засыхает, хоть тело и продолжает жить, и люди могут тогда сказать: «Видно, когда-то и в нем была человеческая душа».
Но сейчас было не время размышлять об этом. Илия снова вспомнил свой разговор с левитом перед тем, как они вышли из конюшни: зачем умирать тысячу раз, если довольно и одного? Ему сейчас достаточно дождаться стражников Иезавели. Они придут, в этом нет никаких сомнений, ибо не так уж много мест, куда можно убежать из Галаада. Злоумышленники неизменно стремились в пустыню — где всего через несколько дней их настигала смерть — или на берега Хорафа, где их вскоре могли обнаружить и схватить.