3. Афган
День, проведенный на плацу возле Шайбы, оставил неприятное впечатление. Не из-за того, что не покормили горячей пищей: чёрт с ней, со жратвой. В конце концов, мы давали присягу «стойко и мужественно переносить все тяготы и лишения военной службы» и в Армию не жрать пришли. Просидеть целый день на плацу, имея сухпай в вещмешке и сладкий чай во фляжке — не ахти какой подвиг. Какой-то не вполне ясный осадок то ли досады, то ли незаслуженной обиды остался от погранцов. «Вот стоишь ты — сытый, румяный, отутюженный», — думал я, — «а перед твоим носом четыреста человек уходят на войну. Не все из них вернутся обратно живыми и здоровыми. Так какого хрена ты на них волком-то смотришь? Улыбнись, пожелай счастливой службы, копыто к черепу приложи, наконец, поприветствуй уходящих. Ты остаешься на этой стороне границы. В чистоте, в комфорте. Воды у тебя — целая река. А нам…», — я вспомнил оборванных «покупателей», прилетавших на пыльных вертушках, — «…а нам предстоит два года по горам лазить и неизвестно еще: будет ли во фляге сладкий чай или не будет даже воды?» Тут я вспомнил вышкаря, который грозился меня подстрелить: «И этот тоже — бармалей на вышке: «Стой, стрелять буду!». В кого ты стрелять будешь? В меня? Стоит ли беспокоиться? В меня, может уже завтра, духи стрелять будут. Или твоего героизма только и хватает на то, чтобы по своим стрелять? Хотя, какой я тебе «свой»? Какой ты нам «брат по оружию»? Мы — Советская Армия, а погранцы проходят по другому ведомству. Погранцы подчиняются КГБ и к Министерству Обороны никакого отношения не имеют».
КАМАЗ, меж тем, переехал Мост, въехал в Хайратон и, проехав немного, оставил слева от себя Тяжбат — геройский автомобильный батальон, чьи песочного цвета МАЗы, обвешанные на дверцах бронежилетами, колесили по всему Афгану: Кабул, Кундуз, Файзабад, Герат, Газни, Кандагар. Вскоре КАМАЗ остановился. Маленький прапорщик выпрыгнул из кабины и подошел к кузову.
— Значит так, бойцы! Ночевать здесь будете.
— Товарищ прапорщик, это уже полк?
Я подосадовал: чем мы будем лучше тех погранцов, если будем служить в полукилометре от Моста? В сущности — охранять тот же Мост, только с другой стороны.
— Это уже волк, — успокоил нас прапорщик, — до полка отсюда еще километров сто пилить.
— А почему же мы не пилим?
Прапорщик усмехнулся:
— Потому, что сейчас стемнеет, а к утру до полка только колеса доедут. Это Афган. Располагайтесь в кузове. Утром поедем. До завтрака будем в полку.
Прапорщик ушел и скоро, действительно, стемнело. Как я убедился, в Афгане вообще существует только два времени суток — день и ночь. Ни утра, ни вечера. Это у нас, в Средней Полосе России, долгие рассветы и закаты со сменой красок неба: сначала оно темное, потом начинает светлеть, потом становится алым на востоке, алый сменяется белесым, белесый голубым, голубой — синим. Вечером — та же картина с точностью до наоборот. Поэтому, влюбленным очень удобно наблюдать все эти рассветы-закаты. Неторопливо заходящее вдоль горизонта солнце, меняя цвета на небе, настраивает на поэтический лад и рождает светлые чувства. Особенно повезло с рассветами жителям Череповца, Воркуты и Салехарда. В Афгане ничего этого нет. Солнце встает и садится почти вертикально и весь день висит у тебя над головой, не давая тебе отбросить тень на землю. Из-за этого смена суток происходит почти моментально: ночь, ночь, ночь — десять минут — и день. Или день, день, день — хлоп! — кромешная темнота, ночь. Будто кто лампочку включает-выключает. К этому можно приспособиться, но нельзя привыкнуть.
Наступила ночь, а мы сидели в кузове под тентом, не зная чем себя занять. Спать не хотелось. Какой дурак укладывается спать в шесть вечера? Справа от меня, так же как и я, боясь испачкаться, сидели Щербаничи, напротив — разведчики.
— Ну, что, разведка, — предложил я им, — разведаем обстановку?
— И в самом деле: что это мы как дураки тут сидим? — согласились они.
— А если ругаться будут? — спросил осторожный Щербанич-младший.
— Скажем, что на оправку. Не в кузове же ссать, — успокоил его старший брат.