— Это просто чудо…
— Все так дорого! Ценные породы дерева для паркета, зеркала, мрамор, мебель, позолота, шпалеры, а в банке у нас сегодня на счету копейки. 160 тысяч долларов — на эти деньги мы закупаем совершенную американскую отопительную систему, и, смешно сказать — четверть миллиона злотых! Вот думаем, — стучит себя пальцем в лоб, — соображаем, как бы еще добыть денег? Сейчас создаем Общество друзей замка, каждый, кто желает войти в состав друзей, внесет ту или иную сумму, но и льгота: каждый такой друг замка сможет прийти в него в любой день и час. Вы видели, какая очередь у касс замка? 500 тысяч туристов в год! Чтобы попасть в замок, варшавянину приходится покупать билет за месяц вперед. — Надевает очки, быстро взглядывает на часы, и я понимаю, что наше время истекло. Говори!: — Ставьте у себя копилку. Испокон веков люди хотят хоть чем-то, хоть небольшой суммой, но помочь истории, сохранению того или иного памятника, но знаете, идти на почту и посылать нам 200–300 злотых — это примерно рубль — немножко смешно, правда? Да и как-то стыдно, да? А на почте к тому же очередь, да и пыл, порыв пропал, ведь так? А тут увидел замок, копилку, полную денег, взял да и опустил туда бумажку с «Каролем Сверчевским» или «Людвиком Варыньским».
— Спасибо. Попробуем. Если нам разрешат.
— А кто может такое запретить? — Снимает очки, протирает глаза. — Хочу у вас вот о чем спросить. Знаете ли вы, что в Кенигсберге до тридцать девятого года жило много поляков?
— Конечно. Была польская кирха, польская гимназия, «Польский дом», своеобразный культурный центр; выходила польская газета.
— Тогда вы, конечно, знаете и то, что во время «кровавого крещения» в тридцать девятом году почти все поляки, жившие в Кенигсберге, были либо выселены, изгнаны из своих квартир, домов, загнаны в концентрационные лагеря, либо уничтожены. Газета разгромлена, и «Польский дом», и гимназия…
— Вы что-то хотите предложить?
— Не мог бы ваш Фонд культуры поставить скромный памятник полякам, когда-то жившим в Кенигсберге? Это мог бы быть всего-навсего каменный крест с польским орлом и лишь одной цифрой: «1939». Знаете, тридцать девятый год — такой сложный год в советско-польских отношениях! Надеюсь, вы все понимаете правильно?
— Конечно. Мы уже об этом думали, но и нам нужна помощь: письма одной-двух польских общественных организаций с таким вот предложением. Когда я по этому поводу обращался к своему начальству, то мне сказали: «Вы беспокоитесь, а почему поляки молчат? Поступят от них такие просьбы, что ж, будем думать». Надеюсь, что вы тоже меня правильно поняли?
— Спасибо. Такие письма придут. Успеха! И ставьте не одну, а две-три копилки. Пройдитесь еще по нашему замку, хорошо?
Иду из зала в зал. Тихий говор, мягкий топот множества ног. Какие залы! Тронный, приемный, кавалергардский. Бронза, хрусталь, картины. А вот пейзажи и «нашего» художника, кенигсбержца Ловиса Коринта, о котором Альфред Роде сочинил книгу «Юный Коринт» и из картин которого создал галерею в замке. Этот художник был настолько знаменит, что кенигсбергский же скульптор Станислав Кауер изваял его голову наряду со скульптурными портретами великого астронома Николая Коперника, не менее великого философа Иммануила Канта, ученого и мыслителя Гердера. Эти четыре головы из серого камня были укреплены над входом в «Бургшуле», в которой я учился в сорок пятом и сорок шестом годах. А что же картины Ловиса Коринта? В январе сорок пятого года они были упакованы в ящики и тоже исчезли! Где-то у меня есть сообщение гражданина ФРГ Густава Менда, служащего замка, что картины были спрятаны в саркофаге Альбрехта Бранденбургского, похороненного в Кенигсбергском кафедральном соборе. Когда там велись раскопки, вскрывали саркофаг Альбрехта? Надо об этом узнать у Елены Евгеньевны Стороженко или у Инны Ивановны Мирончук.
Да, какое это чудо, Королевский замок! Таким бы мог быть и наш Георгенбургский замок, и замок Кенигсбергский, если бы его не взорвали в конце пятидесятых годов, и многие другие замки и соборы, стены которых еще и сейчас высятся по всей нашей такой красивой, зеленой, озерной, морской, и такой запущенной области.