Барон быстро взглядывает на часы и снимает, снимает. Снимает серые бетонные пятиэтажки, всю эту унылую, плоскофасадную, глазу не за что зацепиться, убогость, нашу центральную, несоразмерно широкую и от этого производящую еще более удручающее впечатление улицу, бывший Штайндам, ныне Ленинский проспект. «Но почему, простите, „Ленинский“?! — искренне удивляется барон. — Простите еще раз, но эта улица с домами… гм, такого барачного типа, это что, символ ленинизма?! Я совершенно ничего не понимаю, или это ваш, простите, восточный советский юмор?..» Барон, я тоже ни черта не понимаю, какие там мысли клубились в головах наших местных руководителей, когда этой дерьмовой улице давали такое наименование. А что касается архитектуры, так вся страна застроена подобными пятиэтажками, с торчащими кое-где унылыми девятиэтажками, но, знаете, тут было все разбито, раздолбано, английская авиация в сорок четвертом году постаралась, да и наши во время штурма добавили. Пустыня была сплошная! Лунный, так сказать, в больших и малых воронках, пейзаж. И столько было трудностей, полстраны лежало в руинах, до красоты ли?!
Глаза бы мои не смотрели на этот проспект, кто ни приедет, гость ли издалека, московский ли знакомый, все об одном и том же, а другой дорогой в центр не попадешь. И вот ведь что интересно: есть отличные проекты реконструкции проспекта, но… но разве за эти годы мы стали богаче?.. Однако, барон, и вы, милая Ирмгардт, посмотрите, это бывшая кирха Святого семейства, не правда ли, как великолепно восстановлено здание? А это, справа, — бывшая Биржа. И тоже отлично восстановлена, и огромные львы при входе держат огромные геральдические щиты, да, на них были гербы Кенигсберга. Почему сейчас нет? Был у нас тут один руководитель, «знаток геральдики», приказал стесать, да, такая досада, он же приказал снести и самое красивое здание города, Лютеранскую кирху, — этого я барону не говорю, думаю с горечью про себя. Был у нас такой секретарь обкома, который мечтал из этого древнего, с редчайшей, во многом сохранившейся архитектурой сделать «показательный российский город». И сделал бы, если бы другие люди, правда, рангом пониже, не сопротивлялись. И в открытую, и скрытно… Барон снимает. Ирмгардт записывает его краткие высказывания или, отложив диктофон, шуршит картой Кенигсберга, изданной в ФРГ в издательстве «Г. Раутенберг» в минувшем году, да-да, мы еще потом, завтра, побываем у собора, снимайте пока отсюда, сверху, с огромного моста-эстакады, перекинувшегося через старый и новый Прегель… Коля, сбавь скорость.
Внизу под нами зеленый остров, на котором когда-то был один из трех, слившихся в единый Кенигсберг, городов — Кнайпхов. Когда в Калининграде как-то побывал Брежнев, он, завидя собор, пробурчал через плечо «главному хозяину» нашей области: «А это еще что за гнилой зуб минувшей войны? Снести! А тут, знаете, постройте что-нибудь эдакое… — пошевелил толстыми пальцами. — В духе нашего великого времени, нашего созданного нами… э-э-э, развитого социализма? Что вы сказали? В списке редчайших памятников архитектуры? Я скажу кому надо. Вычеркнут из списка».
Иногда я думаю о том, что условно людей можно разделить не только на умных и глупых, гордых и, так сказать, простых, на злых и добрых, но еще по сути своей, — на созидателей и разрушителей. И это слово «созидатель» может относится не только к художникам, поэтам, скульпторам, архитекторам, нет, именно ко всем. Руководитель любого ранга может быть либо созидателем, либо разрушителем. Наш «главный хозяин» считал себя созидателем. Он хотел, чтобы все тут было, как в России. Все огромное, бетонное, плоское, без всяких «украшательских штучек». Главный вокзал Кенигсберга, Зюйдбанхоф, уцелел, но было приказано: разработать проект, чтобы он не выглядел по-немецки. «Созидая» новый, социалистический город, «хозяин» требовал, чтобы тут ничего не было от прошлого, он мыслил себя строителем некоего нового, созвучного нашему «прогрессивному, бурному времени». И в сохранившиеся от прошлого районы Старого города вползали бетонные чудовища, с крыш была ссыпана черепица, их покрыли шифером. Или, как и везде, крыши делали плоскими (и сейчас делают). Это тут-то, в приморском краю, с глубокими, сырыми снегами, с ливнями и дождями! Каждое лето в городе можно увидеть одну и ту же картину: по плоским крышам бродят мужики, кроют матом горсовет, а кровлю рубероидом и заливают его жидким гудроном. Каждое лето! В эти крыши столько вколочено средств, что можно было на эти деньги сделать крыши из меди!