13 июля. Давно не писал. Накопилось много нового. Беляева и Пожарский закончили свою работу. Я думал закончить 12-го, но к концу дня полез на стену (буквально по краю отвесной стены) и открыл на сохранившейся площадке второго этажа следы коллекции фарфора. Тотчас достал лестницу и пригнал туда рабочих и начал раскопки. Это оказались четыре ящика с отборным фарфором. Ящики упали с третьего этажа, много побито, но около сорока вещей сохранилось, фарфор исключительный! Все это я упаковал в пять ящиков для Москвы. Все раскопки закончены. Все вещи упакованы в шестьдесят ящиков. Половина отобрана для Москвы. Вещи снесены в две запирающиеся комнаты замка. Чернышев обещает завтра перевезти вещи, предназначенные для вывоза, в архив, где есть специальная охрана…
Я допрашивал Роде о коллекциях, находившихся в замке, его ответы совпали с текстом найденных документов. Вот его показания: „Минский музей. Вещи были привезены весной сорок третьего года и стояли в восточном крыле здания на третьем этаже… Лучшие вещи были отобраны, запакованы, и Восточное министерство собиралось их эвакуировать, но не успело, и все вещи погибли при налете в августе 1944 года. Из польских собраний были: три картины на дереве, Брейгель „Нотариальная контора“, „Амур и Психея“. Прусский музей был эвакуирован сначала в Растенбург, а затем в Померанию“».
На этом записи в дневнике кончаются, но позвольте, профессор, уважаемый Александр Яковлевич, как же так? А что же Янтарная комната? Ведь вы уже имели на руках докладную записку директора кенигсбергских музеев, что, во-первых, ящики с янтарными панелями находились во дворе замка до 5 апреля. Во-вторых, что Янтарная комната переправлена в «надежное место», в-третьих, что огромное количество ценностей было вывезено из Кенигсберга в Вильденгоф. Вы, профессор, были там и увидели, что все исчезло. Все, кроме архива, куда-то переправлено, сокрыто, но куда? Это наверняка знал Роде. Знал! Не мог не знать, если занимался переправкой в Вильденгоф, а значит, наверняка до самых мелочей был продуман и дальнейший маршрут всех этих сокровищ в иные замки, подвалы и бункеры, не так ли, профессор? Разве эти мысли не приходили вам в голову? Конец розыскам! «Нет смысла больше оставаться в Восточной Пруссии».
Завтраки, обеды, ужины в ресторане бывшего отеля «Берлин». Чернышев уже уехал, и теперь профессор проводит время в компании молодого младшего лейтенанта Забродского, теперь уже фрейлен «Лизочку» и подавно не дозовешься. Вся хрустящая, накрахмаленная, возбуждающе пахнущая какими-то нежными, наверняка французскими, духами, она пробегает мимо их стола, в угол ресторана, где сидит шумная, веселая компания с молодым, высоким полковником-танкистом. У него русые волосы, шрам через все лицо, широкая грудь в орденах. Улыбается, когда «Лизочка» подходит к их столу, уверенно кладет ей на бедро руку, что-то шепчет в розовое ушко. «Лизочка, компотика бы», — занудно взывает лейтенант. «Яволь, яволь! — быстро отвечает „Лизочка“, порхая по залу, как яркая, привлекающая взоры всех мужчин бабочка. — Айн момент». Из зоопарка, что напротив, доносится мощный рев — это требует морковки единственный уцелевший после штурма его обитатель бегемот Ганс. «Бреду я, в томленьи счастливом неясно ласкающих дум, по отмели, вскрытой отливом, под смутно-размеренный шум… — негромко, задумчиво, глядя куда-то сквозь младшего лейтенанта, декламирует профессор и постукивает вилкой по тарелке. — Волна набегает, узорно, извивами чертит песок, и снова отходит покорно, горсть раковин бросив у ног…» — Замолкает. Кладет вилку. Вот, наконец-то «Лизочка» несет компот. Профессор спрашивает у Забродского: «А что остальные бумаги Роде? Когда их переведут? И куда подевался Роде? После того как его вызывали в „Серый дом“?» Младший лейтенант выпивает компот, вылавливает в нем косточки от урюка и раскусывает их крепкими зубами. Говорит: «Там сказали, что его сразу отпустили. Ведь он никаких преступлений не совершал, а жег свои собственные бумаги. Куда он подевался? Ушел куда-то, вот и все».
«Вот и все. Брюсов Роде больше не видел», — пишет в своей «Версии» Арсений Владимирович Максимов — архитектор, художник, создавший целую галерею рисунков разрушенного Кенигсберга с натуры, внучатый племянник великого ученого Менделеева, много сил положивший на восстановление его загубленного поместья под Москвой, превращение сохранившихся зданий в музей… Вот и все! Почувствовав свой промах, Брюсов ВСПОМНИЛ об оставшихся после Роде документах. Прошла еще неделя, когда Брюсов начал их изучать. Вот здесь-то он и узнал, что Янтарная комната была уже как бы в его руках, но уплыла по его беспечности! Он обнаруживает три документа, которые пунктуально подшиты к делу с ответными текстами. Здесь у ученого волосы встали дыбом. Он уяснил себе, кого он упустил… По тексту этих документов оказалось, что сам Гитлер трижды требовал доставить Янтарную комнату в Берлин, но Роде умышленно оттягивал ее отправку.