Насчет «справедливости», это он, конечно, подзагнул — какая может быть справедливость, если: «Мы раса господ и должны помнить, что даже самый плохой германский рабочий в биологическом отношении и с расовой точки зрения в тысячу раз лучше, чем данное местное население…»
Этот человек был невероятно жесток, он был настолько жесток, что даже такой жестокий человек, как Альфред Розенберг, не любивший Эриха Коха, конфликтовавший с ним, тем не менее порекомендовал Коха Гитлеру на пост рейхскомиссара Москвы именно потому, что тот выделялся среди многих других руководителей рейха своей «абсолютной безжалостностью». Вон куда от имения «Фридрихсберг» на окраине Кенигсберга лежал путь выдвиженца фюрера в самое сердце России, в Москву, в Кремль!
Ах, эти пути-дороги! Оставив на Украине разоренные города и деревни, рвы Бабьего Яра и тысячи менее известных, не оплаканных в прозе и стихах, наполненных трупами рвов, осенью сорок четвертого года Кох вновь оказывается в Кенигсберге.
Вначале как «специальный уполномоченный фюрера по использованию местных ресурсов в занятых войсками Центрального фронта районах имперского комиссариата Остлянд», где «…все германские и местные административные власти подчинялись распоряжениям гауляйтера Коха», а спустя всего месяц, когда весь этот «имперский комиссариат Остлянд» прекратил свое существование и Красная Армия, прорвав мощные оборонительные линии, ворвалась на территорию Восточной провинции Германии, назначается фюрером «рейхскомиссаром обороны Пруссии».
Как он «оборонял» прибалтийский край, рассказывает в своих воспоминаниях уже хорошо нам знакомый бывший командир 217-й Восточно-Прусской дивизии, «герой Шлиссельбурга», побывавший во Львовском котле, вырвавшийся оттуда чудом, а теперь — комендант Кенигсберга генерал Бернгардт Отто Густав фон Ляш: «Уже в феврале Кох фактически скрылся из Кенигсберга на песчаную косу Фрише-Нерунг, в местечко Найтиф, откуда шлет бесконечные указания и грозные приказы: „разжалую“, „лишу всех званий“, „уничтожу“. И записи своих радиопризывов к горожанам и солдатам, защитникам города. „Мои дорогие кенигсбержцы! Я вместе с вами! Я не пощажу своей жизни, чтобы… Мы все, как один!“ — то и дело разносился его хриплый голос из рупоров громкоговорителей над лежащим в развалинах и снегу городом. Во время блокады Кенигсберга он отправлял свои личные донесения фюреру по радио через находившегося в крепости крейсляйтера Вагнера, так что у Гитлера должно было создаться впечатление, будто Кох тоже сидит в осажденной крепости за какой-нибудь баррикадой с фауст-патроном в руках. Когда каждый кирпич, каждый килограмм цемента был на учете, посланцы гауляйтера, множество строителей и военнопленных занимались оборудованием его имения „Фридрихсберг“. Один только раз он, кажется, заскочил на несколько часов в Кенигсберг, да и то вечером или ночью. Он, наверно, боялся показываться жителям Кенигсберга после того, как бросил нас своим позорным бегством на произвол судьбы».
Бросил. Сбежал. Отплыл из Найтифа на ледоколе «Восточная Пруссия», предварительно загрузив его трюмы тяжелыми ящиками, содержание которых было никому, кроме самых его близких людей, не известно, продуктами и ящиками с винами из ресторана «Блютгерихт». Сбежал в Данию. Отчалил от туманных берегов Земландского полуострова имперским комиссаром обороны Эрихом Кохом, а высадился в Дании… майором вермахта Рольфом Бергером. Что он увез с собой? Какие сокровища? Да и были ли они в его имении «Фридрихсберг»? И вот что еще: какие вызывающие раздражение генерала Отто Ляша обширные строительные работы проводились в этом его имении, когда русские уже были на самых окраинах Кенигсберга? Что нам на это ответит наш упорный частный расследователь из Штелле Георг Штайн?
Помните, с чего началось его, Георга Штайна, увлечение поисками «Бернштайнциммер»? С того, что он вспомнил морозный январский день сорок пятого года, брошенные грузовики, в которых лежали ящики, наполненные янтарем. Но при чем тут имение «Фридрихсберг»? Дело все в том, что, как считает Георг Штайн, она, Янтарная комната, либо ее часть, да и другие царскосельские сокровища до этого находились в имении Коха и именно оттуда отправились в рискованное путешествие по Земландскому полуострову! «Движение „Я. К.“ и многих прочих ценностей следующее, — пишет он в одном из своих посланий графине Марион Дёнхофф. — 15 августа 1942 г. — февраль 1943 г. „Я. К.“ в Королевском замке. Февраль 1943 г. — июнь 1944 г. — в хранилищах филиала Имперского банка в Кенигсберге. С июля 1944 г. — в имении Эриха Коха „Фридрихсберг“ в пригороде Кенигсберга Модиттене». Но так ли это? Есть ли свидетели? Есть. «12 июля 1944 года Альфред Хайн, директор городского архива, лично видел „Я. К.“ (или ее часть) в „Фрндрихсберге“, о чем позднее, после войны, сам рассказывал. 26 января 1945 года по приказу Эриха Коха предпринимается попытка вывезти „Я. К.“ из „Фридрихсберга“ вместе со старинными русскими иконами и прочими ценностями на Земландский полуостров, чтобы оттуда, из рыбацкого порта Нойкурен, отправить ее на каком-либо из судов в Данциг или еще дальше, в Гамбург или Киль…»