И тут как бы из небытия неких авантюр, легенд, фантасмагорий каких-то возникает еще одна уже знакомая нам фигура. Человек, который отлично знал Альфреда Роде, да и как не знать, если был его ближайшим помощником, сотрудником Восточно-прусского управления парков и музеев. Это — доктор Герхард Штраус. Удивительно, но как утверждал Арсений Владимирович Максимов, в его, Штрауса, лице в истории Янтарной комнаты вдруг появляется еще одна личность, страшная, величественная, этакое земное божество: сам «великий вождь народов» Иосиф Виссарионович Сталин! Да-да, и такое было. В 1949 году в Берлине побывала группа ленинградских ученых, историков и искусствоведов, занимающихся поисками украденных в нашей стране культурных и исторических сокровищ. Они-то и «вычислили» доктора Штрауса, в ту пору сотрудника Министерства народного образования ГДР. В разговоре с ними немецкий ученый сказал, что он совершенно точно знает места в Кенигсберге, где спрятаны российские ценности, Янтарная комната и другие сокровища.
Такое сообщение! Человек знает, где надо искать. Но Калининград уже был так «запломбирован», что и Министерство культуры СССР не могло привезти в эту запретную, закрытую для всего мира область немца, хоть и был он не из Западной, а «нашей», Восточной Германии. Наверно, лишь один вождь мог дать разрешение на поездку Штрауса в Кенигсберг.
И ученые решились. Отважились! Написали Сталину. И тот, когда в его руки попало это послание, попыхивая душистым табачком «Герцеговина флор», резко начертал на бумаге резолюцию: «ДОСТАВИТЬ ДОКТОРА ШТРАУСА В КЕНИГСБЕРГ», поразмышлял немного, поковырял спичкой в трубке и приписал: «А ЯНТАРНУЮ КОМНАТУ — ПО НАЗНАЧЕНИЮ». Знал ли об этом Штраус? Знал не знал, но вскоре его доставили в Калининград. Взволнованный председатель Государственной комиссии по поиску Янтарной комнаты В. Д. Кролевский созывает своих сотрудников, а в ту пору в комиссию входили сам Кролевский, Кучумов, начальник областного отдела МПВО Якубович, генерал-майор Демин, полковник Федотов и бытописатель, внимательный и точный регистратор тех событий архитектор города А. В. Максимов.
Такое событие! Янтарная комната, которая наконец-то, как уже всем казалось, будет всенепременно найдена и «доставлена по назначению». Этот немецкий ученый, который всего несколько лет назад ходил на работу не в министерство народного образования, находящееся в Берлине, а в Кенигсбергский замок, где располагалось ведомство, в котором он трудился… Конечно же он знает все! Может, он и сам участвовал в эвакуации или захоронении тех или иных сокровищ? Вот он ткнет пальчиком: «Копайте здесь» — и порядок! И докладная дорогому и любимому Иосифу Виссарионовичу, что, мол, вот так-то и так… Ящики только надо быстренько готовить, много ящиков, чтобы Янтарная комната и прочие обнаруженные сокровища отправились туда, куда было указано вождем.
И что же? Целый месяц, как сообщает в своих записках Максимов, Штраус «мутил воду». Что ни день, то предлагал новые версии, указывал новые места, где надо искать, но — увы — ничего не обнаруживалось. Либо говорил: «Вот тут было, тут, но ведь вы тут все взорвали! Теперь здесь надо годы копать, чтобы разгрести все эти завалы!» Нервничал и людей нервировал. Когда Арсений Владимирович спросил у него: «А не могла ли Янтарная комната быть спрятанной во дворе замка?» — Штраус как-то очень зло ответил: «Ищите, если хотите! Но это напрасный труд. Вы без конца будете выкапывать остатки прежних фундаментов замка». Но так ли это? Максимов сообщает, что, когда Штраус уехал, он, использовав пожарников, вскрыл брусчатку во дворе замка, обратив внимание, что камни в том месте, где они рыли, были уложены неровно, будто кто-то заделывал тут прокоп, причем торопливо. На метровой глубине он вдруг обнаружил… кожаную, современного покроя, немецкую офицерскую перчатку! Значит, тут что-то прятали? И не так уж и давно — кожа-то еще совершенно крепкая, — может, в самые последние месяцы или дни войны? Надо тут искать! Но так случилось — пожарникам надо было где-то тушить пожар, их отозвали, а новые раскопки организовать не удалось.
Жаль, не правда ли? Может, именно там и находится тот «янтарный бункер», до которого не докопались — предгорисполкома Хорьков порвал «Свидетельство на проведение поисковых работ», о котором нам сообщил Н. А. Кор(…)ов. Будто чья-то могучая воля, некая стоящая выше человеческого сознания сила охраняет сокровища: на профессора Брюсова будто затмение нашло, не отметил на карте города то место, где был бункер с сокровищами, который ему показал Альфред Роде. Тут пожарных срочно вернули с раскопок, а солдат, которых обещали, не дали; там надо было копать на большую глубину, а ковыряли землю слабосильным коммунхозовским канавокопателем. И что-то вдруг случилось с ученым, который так много знал, который столько обещал! Да, в Калининграде много изменилось, но так ли уж все изменилось? Центр-то города остался почти таким, каким и был, с еще многочисленными засыпанными битым кирпичом пустырями и развалинами, как и в марте-апреле сорок пятого!
Что-то странное происходило с доктором Штраусом. Как тогда показалось Арсению Владимировичу, Герхард Штраус не столько хотел что-то показать, сколько убедиться в чем-то очень важном, может быть, в том, что те заветные места, о которых он «все-все знает», русскими не тронуты. И вот странность: его все время тянуло в район медицинских клиник университета, многие из которых — массивные красные здания — сохранились. В задумчивости бродил он по Друммерштрассе, Коперникштрассе, по улице Вагнера, разглядывал руины новой Росгартенской кирхи и вновь выходил на Ланге Райе, где как бы оживлялся, все чаще и чаще останавливался, напряженно вглядывался в сохранившиеся дома, заглядывал в подворотни и дворики. Вот тут находилась знаменитая коллекция янтаря. Но вот, кажется, Штраус на что-то решился: на перекрестке двух узеньких улочек (Ланге Райе и Вагнерштрассе, видимо. — Ю. И.) показал перстом на хорошо сохранившуюся коробку с бетонными перекрытиями и сказал: «Вот в этом доме был Геологический музей». «Я в свою очередь отлично знал, где были все музеи и другие общественные здания города у немцев, — вспоминает о том дне Арсений Владимирович Максимов в своих записках. — А также знал, что угловой разрушенный дом-сосед и был „Янтарный музей“ самого Роде, о чем почему-то Штраус промолчал. Я спросил: „А этот дом на углу был Янтарный музей?“ Штрауса от этого моего вопроса даже передернуло как-то, он сразу не нашел что сказать, а потом как бы засмеялся и ответил: „Нет“. Как — „нет“? А я в свою очередь настойчиво повторил, что именно этот дом и был Янтарным музеем. Штраус злобно, с раздражением обернулся к Кролевскому и сказал: „Кто лучше знает Кенигсберг, я или ваш русский архитектор?“ Вечером, когда все члены комиссии собрались у Кролевского, я представил два плана города немецкого издания, где ясно и наглядно были показаны все городские общественные и административные здания под своими названиями. В том числе и Янтарный и Геологический музеи». Значит, Штраус соврал? Доктор, ученый, человек с именем? Значит, так надо было? Но кому это надо было?
Вскоре Штраус уехал. Ответственное поручение вождя выполнено не было. Некоторое время комиссия, и в особенности ее председатель, пребывали в смятении: ведь Янтарная комната не была доставлена «по назначению». Но, к счастью, в Кремле об этом не вспомнили, у вождя было много других забот: поднималась новая волна ожесточенной борьбы с «вредителями», «шпионами», «диверсантами», а лагеря были переполнены «русскими иностранцами» — солдатами и офицерами, воевавшими в бельгийских, французских, итальянских и норвежских отрядах Сопротивления. До Янтарной ли тут комнаты?
— «Здесь уместно напомнить, что двор Геологического и Янтарного музеев хотя и был расположен среди города, но полностью изолирован от постороннего взгляда, — читает Овсянов „Версию“ Максимова. — Так что во дворе можно было легко и скрытно работать. И еще одна особенность двора: она заключается в том, что тут находился гестаповский гараж, был глубокий подвал, в который по пандусам въезжали грузовые машины». — Закрывает папку. — Тут можно было свободно вести земляные работы, вывозя землю на грузовиках. Кстати, перед тем как покинуть Кенигсберг, гестаповцы загнали в гараж несколько грузовиков, груженных бочками с бензином, и подожгли. Может, тоже для маскировки каких-то ведшихся там тайных земляных, с подкопом под гараж и музеи, работ?
— Где же ты, Янтарная ящерка? — говорю я, глядя на Елену Евгеньевну. Та улыбается, пожимает плечами, потом будто что-то хочет сказать, но сдерживает себя. — Однако нам пора ехать. Может, в тайнике в Тарау если уж не Янтарная комната, то коллекции янтаря с Ланге Райе, 4?
— «В муках, в тоске, средь тревог и утрат Сила любви возрастет во сто крат, — глядя в окно, декламирует Василий Митрофанович. — Выдержав натиск несметных ветров, Крепнет деревьев зеленый покров». Интересно, а где она похоронена, Анке из Тарау? В Тарау? И, знаете, я слышал, будто бы ей где-то был памятник поставлен. Ей и Симону Даху, но где?