Что это за богослужение сегодня?
Становится совсем темно. Звоню Ханне. Она уже поужинала.
— Что за богослужение? В Гданьске кардинал Глемб. Икона Матки Боски Ченстоховской путешествует по всей стране. Сегодня она тут, в Гданьске. Основные торжества в костеле святой Марии. А перед этим — шествие по улицам города… Пойдете?
Мне Марек нужен, а не торжества… Что же делать? Уезжать, так и не увидев его? Как красив этот древний город в темноте. Подсвеченная прожекторами, будто сияет в ночи башня магистрата, множество огней зажигается в окнах домов, нет, не сами окна, окна темны, а выставлены в них освещенные маленькими лампочками иконы. Наверно, Матки Боски из Ченстохова… А 44 года назад «Вильгельм Густлов» уже вышел в море. На его борту кроме подводников адмирала Деница, партийных чиновников, были и раненые немецкие солдаты, беженцы. Несколько раньше командир подводной лодки С-13 А. Маринеско получил радиошифровку. «Связи наступлением Красной Армии Восточной Пруссии предполагается усиление движения вражеских транспортов Кенигсберга, Пиллау, Данцига. Вам надлежит блокировать район Данцига». Шторм. Мороз. Где-то в темноте — Данциг, маяк Риксгефт, потушенный, конечно. И вдруг: вспышка! Значит, кто-то или входит, или выходит из бухты. Выходил, в охранении боевых кораблей, «Вильгельм Густлов». Вахтенный офицер подводной лодки Лев Петрович Ефременков вызывает на мостик «Тринадцатой» — лодка была в надводном положении — командира. Да-да, какие-то суда выходят из порта! «Боевая тревога! Готовиться к торпедной атаке!» — приказывает командир. До «атаки века» оставались считанные минуты.
Звонок. Наверно, из ресторана. Приглашение в секс-бар.
— Марек говорит, — слышу я низкий, басовитый голос. — Простите, был в отъезде. Только что с вокзала. Встретимся у Каплицы Крулевской в десять. Берите с собой все, что у вас есть. Держите газету в правой руке. У меня будет газета в левой… ту-ту-ту…
— У какой Каплицы Крулевской? — кричу я. — Где она?
Черт знает что! Может, Ханна знает? Номер Ханны не отвечает. Наверно, уже ушла, что ж, значит и мне надо идти, искать эту Каплицу. Что ж, в дорогу.
Влажный снег сыплет. Улицы все в снегу. Люди спешат. «Год Матки Боски Ченстоховской» — горит подсвеченная лампами афиша. «Идет борьба за душу человеческую, — читаю я на полотнище, дергающемся в порывах ветра над улицей, — борьба между девой Марией и дьяволом. Поможем Деве Марии!» «Вы много потеряете, если не побываете на фильме „Лук Эроса“ — взывает глянцевый плакат, — первом порнофильме, сделанном руками польских мастеров!» Люди идут. Толпы густеют У некоторых — свечи. Их прикрывают руками, и руки розово светятся насквозь. «Аве-е, аве, дева Мария!» — звучит из черных динамиков. В ярко освещенной витрине огромная цветная фотография: хорошенькая блондинка снимает лифчик. «Шоу с раздеванием! Наша Януська делает это лучше всех! Цена за вход две тысячи злотых!» «Аве, аве-е-е, Мария…» Оказывается, я спутал. Это не костел Бригитты, что виднеется из окна отеля, а морской костел святого Якоба-апостола, построенный в 1415 году. Моряки вносили свои деньги, строили, тут они и жили, старые, одинокие скитальцы морей, грехи свои портовые замаливали. В 1807 году здесь, в костеле, превращенном в тюрьму, томились плененные французами прусские и русские солдаты. «Где Каплица Крулевска? Да тутой, все туда идут…»
Господи, да где же тут отыскать человека с газетой в левой руке?!
И почему все идут на улицу «Вельки Млын», «Большая мельница»?
Я не найду Марека!
Вдоль улицы Большая Мельница, к Каплице Крулевской, стоят две плотные шеренги людей. Молодые мужчины в зеленых шапочках и красно-белых повязках на рукавах наводят порядок. Мне не пройти к Каплице.
Сейчас по этой улице прошествует кардинал Глемб, и только тогда можно будет подойти к Каплице. Какое-то движение зарождается в мутной, зыбкой тьме улицы. «Чисто сердце Божьей матки, даруй мне, даруй мне!» — разносится из динамиков детский хор. Дети, в церковных одеждах, толпятся на возвышении под красивым балдахином…
«Пеленг сто восемьдесят. Впереди миноносец. За ним — лайнер!» — уточняет вызванный на мостик командир отделения сигнальщиков Александр Волков. Снежные заряды. Но вот вроде продуло. И Маринеско увидел огромный теплоход. Чуть дальше и позади угадывались силуэты судов боевого охранения. Подлодка Маринеско оказалась между берегом и лайнером, в то время как боевые суда прикрывали движение судна со стороны моря. «Атаковать! Топить!» — решает командир «тринадцатой». «Торпедировать из надводного положения. Нырнешь в воду — лайнер уйдет». Подводная лодка легла на боевой курс. Старпом Ефременков приник к прицелу ночного видения, ловя огромный силуэт судна в визирную линейку. Вот! Аппараты, пли! Последний день января, четверг, 23 часа 08 минут… Из 8 тысяч человек спаслось лишь 987. В Германии был объявлен траур…
Что же это я? Забыл взять газету! Вытаскиваю из мусорного ящика смятую газету.
По улице к Каплице движется масса людей.
Колышутся золоченые хоругви, молодые люди в черном несут свечи и фонари, несколько человек вздымают над толпой освещенную икону. Догадываюсь, что это икона, которая путешествует в этом году по всей стране, икона Матки Боски Ченстоховской. Церковные сановники в высоких головных уборах и белых, с золотым шитьем одеждах, среди них выделяется один — сухощавый, остроглазый, суровый. Это Глемб? Он то и дело осеняет стоящих вдоль дороги крестным знамением, и те, поджидая благословения, опускаются на колени. Все теперь стоят на коленях, вся улица! Я вижу вдруг Ханну, она тоже стоит на коленях. Замечаю, что лишь только я торчу, как столб, но тут же две руки опускаются на мои плечи, двое парней с повязками, один справа, другой слева, оказываются возле меня, и я после некоторого, чисто условного, сопротивления тоже опускаюсь на колени. Мы все трое так и стоим, их руки так и лежат на моих плечах. Икона приближается. Это сам кардинал Глемб идет перед ней? «Мария, крулева польска, я с вами, я ваш, моя душа и сердце с вами, крулева польска! — возносятся к зимнему небу детские голоса. — Дай силу тем, кто страдает во имя веры!»
…Увез «Вильгельм Густлов» все же Янтарную комнату или нет? И где Марек? Парни отпускают меня. Я поднимаюсь; черт, коленями в грязь. Отряхиваюсь, толпа густо катит мимо, толчея у дверей Каплицы.
Мужчина помахивает передо мной зажатой в левой руке газетой, глядит на меня в упор. Чего это он? А! Это вы, Марек? И я помахиваю измятой, испачканной в грязи газетой, стиснутой в моей правой руке.
Марек берет меня за локоть, и мы выбираемся из толпы, спешим какими-то узенькими улочками и вскоре выходим на самую красивую, самую таинственную улицу древнего города Гданьска, на Мариацкую, тут я уже бывал, но днем, а сейчас она кажется мне еще более фантастической.
Узкая, вся каменная, ни деревца, с громадой самого большого в Польше, кажется, и в Европе, костела Святой Девы Марии. Каменные ступени старинных магазинчиков, ресторанчиков, кафе. Каменные драконы, какие-то чудовищные каменные рыбы, каменные, под всеми парусами, корабли, сложные каменные вязи, узоры, черные литые решетки. Куда он ведет меня, этот высокий, в черном берете, с черным шарфом на шее Марек? Пустынно. Ни души. Все сейчас там, где в Каплице произносит свою проповедь кардинал Глемб. Его голос, усиленный невидимыми динамиками, доносится и в эту каменную древность. «Думайте не о богатстве, а о душе; праведно трудитесь для родины своей и во благо Святой Девы Марии и не искушайте себя бессмысленным приобретательством…»
— Сюда, — говорит Марек. — Тут тихо, без музыки.
«Пивница» — начертано на боку тяжелого бочонка, раскачивающегося на цепях над входом. Звякает колокольчик. Хозяин, могучий мужчина в свитере, кивает: проходите, что будем пить, есть? Марек на ходу поднимает два пальца, показывает мне на массивный, из дубовых темных досок стол с тяжелыми креслами: вот сюда. Над стойкой вмонтированы в стены три, донышками в сторону зала, бочки. На донышках фрегаты, корветы, клиперы. Все это очень напоминает кенигсбергский ресторан «Блютгерихт», там точно вот такие были бочки.