В нескольких метрах от него гибкая и деликатная фигура брата страждущих говорила им с необычайной нежностью.
Гельвидий Люций, казалось, перенёсся в таинственную страну, полную апостольских лиц, и чувствовал среди безвестных верующих неописуемое блаженное состояние.
Со времени печального развоплощения своей спутницы его разум был покрыт завесой ужасной горечи. Никогда более он не испытывал внутренний покой, удручённый тяжестью своих острых тревог. Но наставления брата Марина, его рассуждения и молитвы несли ему непередаваемую надежду. Ему казалось, что достаточно будет этого краткого мига, чтобы вновь обрести веру в духовное будущее, полное божественных реальностей. Не в состоянии объяснить причину своего волнения, он в молчании заплакал, словно именно в этот момент неизмеримые красоты христианства коснулись его души. Как только молитвы и толкования дня были завершены, взволнованная толпа стала расходиться, а Селия оставалась без движения, не зная, что предпринять в подобных обстоятельствах. Но в глубине души она благодарила Бога за высшую милость видеть, что разум её отца уже пробует божественный свет, и молила Господа позволить её дочернему сердцу принять необходимое вдохновение его величественных посланников.
Почти неподвижная, погружённая в свои предположения в такой серьёзный момент своей судьбы, она была вырвана их своих мечтаний голосом Гельвидия Люция, который подошёл к ней и воскликнул:
— Брат Марин, я разочарованный грешник мира, привлечённый сюда вашими святыми добродетелями. Я пришёл издалека, и этого краткого контакта с вашими словами и наставлениями хватило, чтобы немного утешить меня, позволяя мне почувствовать более глубокую веру и новые надежды. Я был хотел поговорить с вами… Но надвигается ночь, и я боюсь помешать вам…
Мучительное смирение этих слов дало молодой христианке точное понятие тех мучений, которые разрывали отцовское сердце.
Гельвидий Люций уже не имел той прямой и решительной стати, которая характеризовала его как законного гражданина Империи и своего времени. Его спокойные ранее уста были искажены гримасой печали и неопределённых тревог. Его волосы были совершенно седые, как если бы неумолимая жестокая зима просыпала на его голову горстку снега. Его глаза, так часто наполненные импульсивной и гордой энергией, теперь выдавали искреннее смирение всему, куда обращались его мольбы, словно уже давно были погружены в гнетущие молитвы.
Селия поняла, какая на отцовскую душу обрушилась жестокая и неумолимая буря, чтобы произошла такая метаморфоза.
— Друг мой, — прошептала она с увлажнёнными глазами, — я молю Бога, чтобы ваши первые впечатления не развеялись, и во имя его предлагаю вам свою скромную лачугу! Оставайтесь у меня, я буду счастлив вашим присутствием!..
Гельвидий Люций взволнованно принял это деликатное приглашение.
С огромным удивлением он обнаружил хижину, где смиренно жил брат несчастных.
За несколько минут брат Марин приспособил ему скромную, но чистую постель и предложил отдохнуть. Ведомая лучистой радостью, девушка передвигалась из одного угла комнаты в другой и вскоре предложила удивлённому трибуну питательный бульон и стакан чистого молока, которые подкрепили его организм. Затем последовали лекарства, приготовленные ею самой в доме с невыразимым удовольствием.
Наступила ночь с её кортежем теней, когда брат марин расположился рядом со своим очарованным гостем, взволнованным такой заботой.
Они стали говорить об Иисусе, о Евангелии, гармонично сближая свои мнения и понятия в отношении Агнца Божьего и примера его жизни.
Время от времени трибун с великим интересом рассматривал своего собеседника, храня в голове впечатление, что где-то они встречались.
Наконец, благодаря внутреннему блаженному состоянию, возродившемуся в нём, Гельвидий Люций сказал:
— Я пришёл к христианству как потерпевший кораблекрушение после горьких поражений мира!
Я чувствую, что Божественный Учитель послал моей душе нежные призывы своего милосердия; однако я долго оставался глухим и слепым, комментируя жалкие ошибки. Надо было, чтобы куча несчастий свалилась на мой дом и судьбу, чтобы в рычании разрушительной бури я смог разбить преграды, отделявшие меня от ясного понимания новых идеалов, расцветших в умах и сердцах мира.