Таким образом, на следующий день рано утром группа из четырёх человек, включая слуг Кая Фабриция, перевезла труп Гельвидия Люция в ближайший город.
Опираясь на дверь своей лачуги, под взглядами братьев монастыря, которые составляли ей компанию, Селия смотрела, как удалялась погребальная коляска, пока она совсем не исчезла вдали в облаке пыли.
Группа растворилась в последних поворотах дороги, и Селия почувствовала себя как никогда одинокой и покинутой. Оживление отцовской любви в подобных обстоятельствах принесло ей горькую печаль. Никогда тревоги мира не захватывали её душу так сильно, как теперь. Она пришла в себя в молитве, но представляла, что тёмные тяжёлые тени покрывали собой всё её существо.
Она не отчаивалась, и её чувство несчастья не одобрял ни жалоб, ни плача. Но особая ностальгия по своим любимых усопшим наполняла теперь её сердце таинственным фильтром равнодушия к миру. Погружённая в мысли об Иисусе, вскоре она почувствовала кровавые розы у себя во рту, которые превращались в непрерывный поток.
К ней подошли несколько братьев, а Епифан, тронутый до глубины души, приказал как можно осторожнее отнести её в монастырь.
Но ни лекарства, ни великая преданность в этот последний час ничего не могли сделать.
Ужасно долго продолжались кровохаркания, не оставляя никакой надежды.
В своей старости, полной елейности и раскаяния, руководитель делал всё, что было в его власти, чтобы вернуть здоровье молодому монаху, чьи добродетели рассматривались как символы любви и труда …
Прошли два дня в бесконечной тревоге.
В течение этих мучительных часов Епифан давал приказы, было получено согласие на посещения. Впервые двери монастыря открылись народу, и старики окрестностей, полные искренних слёз, могли увидеть брата Марина.
Один за другим они подходили к девушке, чтобы поцеловать её дрожащие высохшие руки.
— Брат Марин, — сказал один из них, — ты не должен умирать!… Если ты сейчас уйдёшь, кто научит доброму пути наших дочерей?
— И кто обучит Евангелию наших внуков? — воскликнул другой, скрывая слёзы.
Но девушка с решительным и спокойным взглядом мягко сказала:
— Братья мои, никто не умирает! Разве Иисус не обещал нам жизнь вечную?…
Для каждого у неё находился нежный взгляд и ласкающий свет улыбки.
На следующую ночь её страдания неимоверно усилились.
Понимая, что близится конец, старый Епифан спросил её о последних желаниях, и она, обратив спокойный взгляд на руководителя, ответила:
— Отец мой, я молю, чтобы вы простили меня, если в какой-либо момент я обидела вас своими действиями или словами!.. Молитесь за меня, чтобы Бог посочувствовал моей душе… и если вы позволите, я бы попросил вас об одной вещи… перед смертью я хотел бы увидеть детей школы…
Епифан скрыл слёзы, поднеся руки к лицу, и на заре трое братьев отправились в ближайшую деревню, чтобы собрать малышей и удовлетворить последние желания умирающей.
Ближе к вечеру все дети школы почтительно входили в комнату. Брат Марин, который отдыхал, опершись на подушки, посылал им добрые и сочувственные улыбки, хоть его грудь с трудом вздымалась, заставляя его тяжко страдать. В последнем жесте он позвал их к себе, прося каждого рассказать о своих занятиях, о труде, о школе… Дети плохо понимали, что происходит, но чувствовали себя свободно, и Селия улыбалась им.
— Брат Марин, — сказал один из малышей с серьёзными глазами, — все в доме просили Бога, чтобы вам стало лучше!
— Спасибо, дитя моё!.. — сказала ему умирающая, делая всё возможное, чтобы скрыть свои страдания.
Затем одна малышка в своём бедном одеянии тихим голосом пробормотала:
— Брат Марин, отец Епифан не дал мне посадить розовый кусту стены монастыря и сделал мне строгое внушение.
— Ну-ка, ну-ка?… Отец Епифан прав… цветам не место у стены… Ты посадишь новый розовый куст у окна. Там больше солнца… и ты подаришь отцу Епифану первый цветок.
— Знаешь, Брат, — сказал другой малыш с всклокоченными волосами, — овцы этой ночью принесли новых ягнят.
— Вот ты ими и займёшься, дитя моё!.. — с трудом сказала девушка.
— Брат, — воскликнул другой мальчик, — я молил Иисуса, чтобы к тебе вернулось здоровье.
— Дитя моё… — сказала умирающая, — мы должны просить не того или иного у Господа, а понимания его воли, справедливой и возвышенной.
И, видя обеспокоенность детей, окружавших её, она добавила, желая сосредоточить всю свою энергию на молитве: