Наши символические орлы никогда не смогут спуститься со своих господствующих позиций, а наши обычаи не смогут приспособиться к прощению, как правилу эволюции или завоевания…
Но твои рассуждения меня очень заинтересовали. Но скажи-ка мне: где ты обрела подобные знания?
Как ты смогла омыть свой разум этой новой верой до такой степени, чтобы страстно аргументировать против наших самых древних традиций?… Расскажи мне всё с той откровенностью, которую я всегда знал в тебе!…
— Во-первых, из любопытства я открыла для себя наставления Евангелия, услышав разговоры рабов в доме…
Сдержанно произнеся эти слов, Селия, казалось, серьёзно задумалась, словно испытывая неопределённую трудность ответить на вопрос своего любимого деда в этот момент.
Затем она словно начала молчаливый диалог сама с собой, разрываясь между разумом и чувствами, потом покраснела, будто боялась высказать всю правду.
Кней Люций сразу определил её ментальное состояние и воскликнул:
— Говори, моя девочка! Твой старый дед сможет понять твоё сердечко.
— Я скажу, — покраснев ещё больше, ответила она, бросив на него взгляд с робостью ребёнка и молодой девушки. — Дедушка, является ли грехом любовь?!
— Конечно, нет, — ответил старик, догадываясь о мире неожиданных открытий в этом вопросе.
— А если любишь раба?
Почтенного патриция охватило чувство печали, когда он услышал это тягостное откровение со стороны своей обожаемой внучки; тем не менее, он, не колеблясь, ответил:
— Дитя моё, мы очень далеки от общества, где дочь патриция может соединить свою судьбу с судьбой слуги.
— Но, — добавил он после короткой паузы, — тебе случилось полюбить слугу в такой тягостной ситуации?
И видя, что глаза девушки увлажнились, он догадался о душераздирающих и противоречивых чувствах подобных доверительных слов. Он привлёк её к сердцу, чтобы обнять её, прошептав на ухо любящим тоном:
— Не бойся осуждения твоего деда, преданного твоему счастью. Открой мне, не упуская никаких деталей, всю правду, какой бы тяжёлой она ни была. Я сумею понять прежде всего твою душу. Даже если твои любящие чаяния и позолоченные мечты девочки возложены на самое низкое и гнусное существо, я не буду любить тебя меньше, и доверяя тебе, я смогу уважать твою боль и преданность!
Утешенная этими словами, которые выдавали его великодушие и абсолютную искренность, Селия продолжила: — Два года назад папа свозил нас на очаровательную экскурсию на большое озеро в область, где у нас был свой дом. Кроме мамы Гельвидии и меня, с нами был ещё и молодой раб, которого мы купили накануне, и который помогал нам в водном путешествии, в силу своего умения грести.
Этого раба двадцати лет, которого воля неба захотела остановить в нашем доме, зовут Сир. Мы все были веселы, глядя на линию горизонта и разрывы в облаках в ясном зеркале волновавшихся вод.
Время от времени Сир бросал на меня свой ясный и спокойный взгляд, который производил во мне странное волнение, становившееся всё более интенсивным.
Кто сможет объяснить эту святую тайну жизни? В божественном секрете сердца достаточно порой одного жеста, одного слова, одного взгляда, чтобы один дух навсегда привязался к другому …
Она сделала паузу в изложении своих воспоминаний, и, видя как эмоции переполняют её влажные глаза, Кней Люций стал одобрять её продолжать:
— Ну же, девочка моя. Я слушаю тебя, я любой ценой хочу знать всю твою историю.
— Наша прогулка, — говорила она, в то время, как глаза души её погружались в картину самых интимных воспоминаний, — проходила спокойно и без осложнений, как вдруг, поднятая сильным ветром на нас стала надвигаться высокая волна. Сильный удар именно в то место лодки, где была я, заставил меня упасть в тот момент, когда я была занята своими мыслями, и я оказалась в воде…
У меня ещё было время услышать первые крики матери и маленькой сестрички, которые думали, что потеряли меня навсегда; но пока я бесполезно барахталась, чтобы преодолеть огромный груз, давивший мне на грудь под водной массой, я почувствовала, как две сильные выхватили меня с грязного дна озера, вытащив меня на поверхность одним огромным усилием.
Это был Сир, который своим духом жертвенности и верности спас меня от неминуемой смерти, завоевав этим невольным действием безграничную благодарность моего отца и нашу нежную и искреннюю признательность.
На следующий день, взволнованный его поступком на озере, мой отец даровал ему свободу.
В момент своего освобождения молодой парень поцеловал мне руки, с глазами, полными слёз глубокой и искренней благодарности. Мой отец сохранил за ним статус служащего по дому, в качестве слуги-вольноотпущенника, почти друга, если бы условия его рождения были другими.