Но Сир завоевал не только мою благодарность и уважение, но и стихийную любовь, возникшую в глубине моей души.
Как-то ясным спокойным днём, под деревьями фруктового сада, он рассказал мне свою историю, полную интересных и трогательных эпизодов.
Во время его розовощёкого детства он был продан одному богатому хозяину, который вскоре отвёз его в страну Ганга — на таинственную землю, непонятную нам, римлянам. Там он имел возможность познакомиться с народными принципами утешительных религиозных философий.
В этой области Востока, полной живительных секретов, он узнал, что душа имеет не только своё существование, но и проходит многочисленные жизни, посредством чего она обретает новые способности, очищаясь в то же время от прошлых ошибок в других телах или искупая себя в печалях тяжкого исправления своих преступлений или поворотов в пути в своём прошлом.
Тем не менее, после обретения этих знаний, он был отвезён в Палестину, где проникся христианскими учениями, став страстным адептом Мессии из Назарета!…
Надо было видеть, как его слово наполнялось светлым божественным вдохновением!…
Увлечённый великими идеями, которые он соотносил с религиозным влиянием Индии в отношении прекрасных принципов перевоплощения, он мог толковать мне с простотой и ясностью мышления многочисленные евангельские отрывки, трудные моему пониманию, как, например, отрывок, где Иисус утверждает, что «никто не сможет достичь царства небесного, не родившись заново»!…
В нежные сумерки Палестины или при свете луны, ласкающем её звёздные ночи, когда он отдыхал от дневного труда, он рассказывал мне о науках жизни и смерти, о земных и небесных вещах с божественным даром своего разума, держа мой дух в волнении между эмоциями физической жизни и славными надеждами жизни духовной.
В упоении от нежной ласки его выражений и мягких жестов, я представляла себе, что он — это душа-близнец моей судьбы, уготованная Богом, чтобы уважать и понимать меня, начиная с самых отдалённых жизней.
Мы провели весь год на море роз, которые мы сильно любили. Уносимые нашим идиллическим покоем, мы говорили об Иисусе и его божественной славе, и когда упоминала о возможности нашего союза перед лицом сего мира, Сир говорил, что мы должны ждать счастья Царства Господа, ссылаясь на то, что на земле пока ещё невозможен счастливый брак между рабом и молодой патрицианкой.
Иногда он огорчал меня своими речами, лишёнными земной надежды, но его вдохновение было так велико и так чисто, что хватало одного взгляда, поскольку его сердце умело уводить моё сердце на путь веры, который ведёт к ожиданию всего, и не от земли или людей, а от неба и бесконечной любви Божьей.
Почтенный старец слушал всё это без единого слова упрёка, хоть его ментальное состояние было отмечено великим огорчением.
Видя, что внучка сделала паузу в своём очаровательном и грустном рассказе, Кней Люций доброжелательно спросил её:
— А каково было отношение этого юноши к твоему отцу?
— Сир восхищался его спонтанным и искренним великодушием, внутренне проявляя свою святую благодарность за братский акт, когда он навсегда даровал ему свободу. В любое время он побуждал меня уважать его с каждым разом всё сильнее и открывать его самые благородные качества; он непрестанно с восторгом говорил мне о его щедром состоянии души, восхищаясь его преданностью в работе и его особой энергии.
— И Гельвидий не знал о твоих чувствах? — спросил восхищённый дед.
— Он знал о них, да, знал, — скромно ответила Селия. — Я расскажу вам всё, ничего не упуская.
В нашем доме был начальник службы, руководивший работой всех работников семьи. У Павсания было жестокое неискреннее сердце, любившее скандалы. Мой отец, вынужденный постоянно путешествовать, считал его почти уполномоченным его воли, ввиду многих способностей, которыми тот был одарён, и Павсаний очень часто злоупотреблял этим щедрым доверием, чтобы управлять раздором в нашей семье.
Когда он заметил мои близкие отношения с молодым вольноотпущенником, чьи нравственные качества так сильно впечатлили его сердце, он подождал возвращения моего отца из путешествия в Идумею и отравил ему разум своими клеветническими поклёпами на моё поведение.
— И что сделал Гельвидий? — спросил старик, внезапно оборвав её слова, словно догадывался о развитии всех произошедших сцен.